Медиаполитика государства в условиях социокультурной модернизации

И можно согласиться с академиком Ю. Красиным (Институт социологии РАН) в том, что этот период можно определить как самый «романтический» в истории современной российской модернизации. «Прорыв к свободе, – пишет Ю. Красин, – имел пьянящий эффект на все общество. Важнейшим следствием этого прорыва стала гласность. Люди перестали бояться высказывать свое мнение. Общество заговорило о наболевших проблемах, а заговорив, стало размышлять и включаться в публичную политику. Именно в годы перестройки в недрах самого общества впервые зародились демократические тенденции и соответствующие формы их реального проявления. Никто не навязывал их людям. Просто они получили возможность для общественно-политического самовыражения и воспользовались ею. Перестройка создала классическую ситуацию “негативной свободы” в либеральном понимании – свободы от тирании власти. В действиях людей было много наивного и романтичного, что позднее в ельцинский период обернулось против “низовой” демократии и позволило власти сравнительно легко обуздать ее. Но именно в годы перестройки с наибольшей силой проявилась та самая энергия самодеятельности, которая лежит в основе демократии и гражданского общества. Позднее, в постперестроечный период, уже никогда не было таких благоприятных условий для развития гражданского общества. По этому важнейшему критерию – участие масс в политическом процессе – перестройка была высшей точкой демократии за годы российской реформации»17.

Некоторые критики бросают упрек М. С. Горбачеву: надо было сначала осуществить экономические преобразования, а потом браться за политические. Напомним, перестройка шла по этому пути, были предприняты усилия к тому, чтобы осуществить прорыв к рынку. Ради достижения этой цели были приняты законы о реформах рыночного характера, об индивидуальной трудовой деятельности, о государственном предприятии, о кооперации. Однако реализация этих реформ, приоткрывавших дверь к рыночной экономике, по существу, блокировалась партийно-хозяйственной бюрократией, которая не могла и не хотела отказаться от командно-административной системы управления экономикой.

В книге о Горбачеве английский политолог А. Браун справедливо пишет: «Именно в попытках радикальной перестройки экономической системы Горбачев столкнулся с наиболее эффективным сопротивлением со стороны учреждений, кооперация с которыми была необходима как для повседневного функционирования экономики, так и для осуществления реформы»18. Стала ясной невозможность проведения полноценной экономической реформы без коренной перестройки политической системы.

Главным рубежом этого поворота к политическим реформам стала ХIХ партийная конференция (июнь 1988 года), выдвинувшая программу реорганизации политической системы. Произошло разделение государственных и партийных функций, вся полнота власти перешла к Советам, выборы депутатов стали проводиться на альтернативной основе, начала формироваться многопартийная система.

В то же время возникла неотъемлемая институциональная структура демократии, ее символ – свободно избранный парламент. Вся страна с волнением наблюдала и слушала выступления депутатов (достаточно вспомнить академика А. Сахарова), в полном смысле слова выражавших интересы общества. Тогда же, в 1990 году, был принят первый демократический закон о средствах массовой информации. Цензура была упразднена еще раньше, и свобода печати фактически существовала в таком объеме, как ни в какой другой период российской модернизации.

Безусловно, российской демократии еще предстояло освободиться от тяжкого груза авторитарного наследия, которое пронизывало все поры общества, в том числе глубоко коренилось в сознании и психологии людей. Ни творцы перестройки, ни тем более рядовые граждане не представляли себе поначалу всего объема и сложности задач, которые нужно было решить для утверждения демократии в России. Все были захвачены завораживающей «романтикой свободы». Было немало иллюзий и несбыточных надежд, которые постепенно улетучивались по мере того, как перестройка натыкалась на все более серьезные преграды.

Неудачи перестройки, завершившиеся отставкой М. С. Горбачева, – основной аргумент для тех ее критиков, которые ведут исчисление российской модернизации только с 1991 года. Перестройка в их интерпретации – бесплодная утопия, так как поставленная ею цель «демократического преобразования коммунистической системы» в принципе недостижима, потому что система эта по своей природе не поддается реформированию. Разбирая эти доводы, американский исследователь С. Коэн справедливо замечает, что именно горбачевские реформы в основном произвели «демонтаж»: «Двойственность институтов советской системы не только делала ее в высшей степени реформируемой, без нее, скорее всего, невозможна была бы мирная демократизация и другие преобразования эпохи Горбачева, во всяком случае, они не были бы столь стремительными и исторически значимыми»19.