Медичи

— Я любуюсь твоим смелым, всеобъемлющим умом, но не мне быть его орудием. Я никогда не сумею проложить себе путь к папскому престолу, и даже если бы это удалось, я никогда не смог бы выполнять эту тяжелую обязанность перед церковью и нашим домом.

— К сожалению, я это знаю, — со вздохом сказал Лоренцо, — и больше об этом говорить не будем. Нельзя навязывать человеку призвание, не свойственное его натуре, а, следовательно, невыполнимое для него. Что не удается теперь, может удаться со временем, если Господь сохранит моего маленького Джованни, которого я с детства воспитываю и готовлю для своих планов. А ты брат мой, все-таки должен думать о своем будущем или позволить мне о нем заботиться. Ты должен жениться, чтобы упрочить продление нашего рода и через жену свою содействовать блеску и могуществу нашего дома.

— Жениться… теперь, во цвете лет? Я и думать об этом не хочу, на это еще есть время.

— А я думаю, — строго сказал Лоренцо, — и все серьезно обдумал. Надеюсь, что ты долго проживешь, но человеческая жизнь висит на волоске, поэтому нужно холодно и спокойно позаботиться о будущем. Я наметил для тебя принцессу Савойскую или одну из дочерей неаполитанского королевского дома, а может быть, умный Людовик счел бы честью выдать за Медичи французскую принцессу. Через мою добрую Клариссу я породнился с княжеским домом Орсини, очень полезным для нашего преуспевания, а через тебя мы внесем королевскую кровь в наш род.

Джулиано довольно долго сидел молча и, наконец, сказал:

— Поверь, Лоренцо, я вполне понимаю твою благородную гордость, но и в этом отношении я не могу помочь тебе. Пожалуйста, оставь мне мою свободу, она мне нужна, как воздух и свет птице! Оставь все эти планы для твоего старшего сына Пьетро. Он уж и теперь, шестилетним мальчиком, показывает, что будет понимать их.

— Свободу? — повторил Лоренцо. — Я думаю, ты сохранил бы ее, даже если бы подчинился моей воле.

— Нет, нет, если бы я дал клятву верности перед алтарем, я исполнил бы ее свято, нерушимо…

— Во всяком случае, ты мог бы еще некоторое время пользоваться своей свободой, так как эти невесты слишком молоды, чтобы вступать в брак. Но это не мешает заключить союз. Когда они со временем подрастут, и ты полюбишь одну из них, тем лучше для вас, но любовь не может иметь решающего значения для браков, такого рода, как Медичи. Ты знаешь, конечно, что не пламенная любовь свела меня с Клариссой, но мы счастливы даже больше, чем были бы при скоропреходящей страсти.

— Ты не то, что другие люди. Ты владеешь и управляешь собою так же неограниченно, как и другими, а я этого не могу! Оставь мне мою свободу, я только тогда смогу служить тебе.

Джулиано взял брата за руку и с мольбой смотрел ему в глаза.

Не успел Лоренцо ответить, как вошел лакей с докладом, что синьор Козимо Ручеллаи только что приехал из Рима и просит принять его.

— Козимо? Так внезапно и неожиданно? — воскликнул Лоренцо, вскакивая. — Это означает что-нибудь необычайное! Проси его немедленно. Останься, Джулиано, это дело требует, вероятно, неотложного решения, иначе наш спокойный и осторожный Торнабуони не прислал бы его.

Лакей отворил дверь, и вошел Козимо в дорожном платье, в сапогах со шпорами.

— Простите, уважаемый дядя, что явился к вам, не переодевшись, но дядя Джованни приказал как можно скорее передать вам это письмо.

Лоренцо обнял молодого человека, который сердечно поздоровался с Джулиано и, вынув письмо Торнабуони из кожаной сумки, подал его Лоренцо. Тот быстро сорвал печать и стал внимательно читать, а Джулиано шепотом справлялся об общих друзьях в Риме.

Джироламо Риарио настоятельно требует тридцать тысяч золотых флоринов для приобретения Имолы, — сообщил Лоренцо, прочитав письмо, — хотя Торнабуони заявил ему, по моему желанию, что это неисполнимо. Торнабуони все-таки советует оказать эту услугу папе.

Козимо передал еще все словесные наставления дяди, и Лоренцо, выслушав его, обратился к брату:

— А ты как думаешь, Джулиано?

— Мне кажется, что Торнабуони отчасти прав, — отозвался Джулиано, едва слушавший разговор. — Вражда папы может быть нам опасна, а если придется прибегнуть к помощи Франции, это может быть еще опаснее для всего отечества.

— Позвольте до окончательного решения передать вам еще письмо, — сказал Козимо. — Я получил его уже по дороге с гонцом.

Лоренцо взял письмо, и пока читал, лицо его бледнело, принимая грозное выражение.

— Опасения Торнабуони оправдались: вражда папы стала явной, он лишил нас звания казначея папского престола.

Джулиано испуганно вздрогнул, и Козимо опустил голову при этом известии, которое привез, не зная того.

— Это почти равняется объявлению войны, — сказал Джулиано. — И, пожалуй, будет разумнее пойти на соглашение, чтобы обезоружить папу.