Медичи. Гвельфы и гибеллины. Стюарты

Молодые женщины прошли по анфиладе комнат одна роскошнее другой и, наконец, оказались в небольшом изысканном будуаре; маркиза распахнула окна, выходившие в сад, уже полный цветов, ибо с декабря, когда беглецы покинули Венецию, прошло несколько месяцев и началась весна. Как только это очаровательное убежище залил дневной свет, маркиза достала из шкафа ларчик, а из ларчика — целую кучу драгоценностей: диадемы, ожерелья, кольца, серьги: сплошь бриллианты, изумруды и сапфиры, и принялась развлекаться, украшая ими Бьянку, позволявшую, словно тщеславное дитя, делать это, а затем вдруг произнесла:

— Продолжайте примерять украшения, но уже сами, а я тем временем схожу за сшитым по венецианской моде платьем, в котором, уверена, вы будете очаровательны. Ждите меня здесь, я скоро вернусь.

С этими словами она вышла, оставив ничего не подозревавшую Бьянку в одиночестве.

Бьянка продолжала примерять украшения и, разглядывая себя в зеркале настолько огромном, что ей еще не доводилось видеть подобных, хотя она и была родом из Венеции, внезапно увидела в нем какого-то мужчину, стоявшего у нее за спиной: то был молодой принц. Бьянка вскрикнула и хотела бросится к двери, но Франческо удержал ее; она обо всем догадалась, опустилась на колени и произнесла:

— Монсиньор, поскольку Богу было угодно отлучить меня от моих родителей, которые не могут более оказывать мне покровительство, и одновременно отнять у меня положение в обществе, богатство и родину; поскольку у меня не осталось ничего, кроме чести, я отдаю ее под защиту вашего высочества.

— Не бойтесь, синьора, — ответил Франческо, поднимая ее, — я пришел сюда отнюдь не с дурными намерениями, а влекомый сочувствием, которое внушает мне ваше положение, только и всего; могу ли я быть вам полезен? Воспринимайте меня как защитника, как брата и, видя во мне того и другого, просите у меня что угодно, и все, о чем вы меня попросите, вы получите, если только во власти человека, принца или короля вам это даровать.

Затем, чтобы не пугать Бьянку чересчур долгим визитом, он почтительно поклонился ей и вышел из комнаты.

Бьянка все еще пребывала в ошеломлении, вызванном появлением принца, когда вернулась маркиза. Синьора Мандрагоне застала Бьянку на ногах, но такой бледной и дрожащей, что казалось, будто она вот-вот упадет; маркиза бросилась к ней и спросила ее, что случилось; однако та не могла произнести в ответ ничего, кроме одного:

— Принц! Принц!

Маркиза улыбнулась.

— Вот оно что! Стало быть, сюда приходил принц? — промолвила она. — Бог мой, не стоит удивляться: он часто наведывается сюда, чтобы посовещаться о государственных делах с моим мужем, и входит через эту потайную дверь, дабы остаться незамеченным. Видя, что Мондрагоне запаздывает, он решил прийти к нему сам. Он вас увидел, тем лучше! Участие, которое он проявит к вам и вашему мужу, от этого лишь возрастет.

Бьянка посмотрела на маркизу тем печальным и глубоким взором, который придал ей Бронзино на знаменитом портрете и который, казалось, читал самые потаенные мысли в глубинах человеческого сердца. Затем, словно обращаясь с вопросом к себе самой, она закрыла лицо ладонями и, откинувшись в кресле, произнесла:

— Ах, сударыня, вы губите меня!..

— Заранее беру этот грех на себя, — промолвила маркиза, заключая Бьянку в объятия и целуя ее в лоб.

Бьянка вздрогнула, как если бы ее стиснула своим кольцами змея.

Молодая женщина вернулась в убогий дом на площади Сан Марко, и окружающая нищета, на которую еще накануне она едва обращала внимание, в этот вечер стеснила ей сердце. Выходя из Палаццо Мондрагоне, она была полна решимости все рассказать мужу, однако муж вернулся домой, а она ничего ему так и не сказала. Спустя неделю Пьетро Бонавентури уже нечего было больше страшиться, но и Бьянке Капелло уже нечего было больше терять.

Начиная с этого времени принц отыскивал массу возможностей прийти на помощь бедной семье: для начала он предоставил Пьетро Бонавентури должность камердинера. Пьетро нисколько этому не удивился, ибо, за исключением встреч своей жены с принцем, он знал все, а так как влияние маркиза ди Мондрагоне на юного принца было общеизвестно, молодому человеку показалось вполне естественным, что Франческо, увидев возможность совершить благое дело, поспешил ухватиться за нее. Бедняга Бонавентури был в том возрасте, когда еще верят, что люди совершают благие дела исключительно из удовольствия совершать их.

Однако Бьянку поджидало серьезное огорчение. Молодому великому герцогу исполнилось уже двадцать три года, и еще до ее приезда во Флоренцию завершились переговоры о его браке с принцессой Иоанной Австрийской. Время, назначенное для свадебных торжеств, подошло, и приходилось подчиняться законам политики. К тому же Козимо I был еще жив, а все решения, какие он принимал, немедленно оказывались внесены в бронзовые скрижали судьбы, ну а поскольку женитьба его сына на Иоанне Австрийской было делом решенным, то женитьба эта состоялась.