Медики шутят, пока молчит сирена

«Это — вирусное заболевание, воспаление лицевого нерва. Вспотел, простыл, ветерок просквозил и… привет. Физиономия перекошена. На лице вообще сложная ситуация с этими мимическими мышцами. Они почти все парные и симметричные, но каждая тянет в свою сторону. С одинаковым усилием. Стоит хоть одной из них ослабеть, как ее напарница с другой стороны тут же утягивает лицо в свою сторону. Иногда тянет с такой силой, что аж нос поворачивается в этом направлении. <…> Засмеялся, закричал, разгневался — морду перетягивает вбок, аж страшно. <…> Постепенно больная мышца восстанавливается, набирает силу, но она все равно находится под гнетом здоровой нахалки-напарницы. А та до того привыкла тянуть одеяло на себя, что не дает выздоравливающей соседке даже пикнуть. Поэтому я придумал для Лауры <пациентки> такой прием: крепко прижать своими пальцами эту настырную здоровячку и дать сразу команду на движение ее больной сопернице — оскалить рот, улыбнуться, поморщить нос. Так она и поступила. И вдруг эта бедная затрюханная мышца после нескольких лет молчания дрогнула и сократилась. Полный восторг! <…> Лаура занималась специальной лечебной гимнастикой, научилась фиксировать пластырем мышцу-нахалку и добилась успеха. Лицо почти выровнялось. Вышла удачно замуж. Родила ребенка. Ее фотография-рисунок попала в мою монографию как пример правильной фиксации перетянутой мышцы».

Там же. С. 216

Мастер иглотерапии

«Специальность эта ненаучна и потому неповторима. Все зависит от личности специалиста, удачлив ли он, достаточно ли интуитивен, верит ли сам в этот способ. Каждый открывает сам свой сундучок секретов, способов, ошибок, а потом медленно набивает его своим и только своим опытом. Иногда успешным, а иногда — не очень. Интересное дело, мало предсказуемое…»

Владимир Львович пишет:

Я как-то спросил у Гаваа Лувсана (Леонид Николаевич, он так себя обозначил, сам-то он монгол): «Что же это получается: вы пишете толстые книжки по иглотерапии, обучаете по ним врачей, а когда лечите больных, то выбираете совсем другие точки и меридианы?» Он хитро прищурился: «А это, доктор, разные весьци: в книжках — наука, а у постели больного — искусство. А как их совместить — большой секрет! Долго надо уцицься!»

Я с ним познакомился во Всесоюзном научном центре хирургии. Тогда директором был академик Борис Васильевич Петровский. Он же «подрабатывал» министром здравоохранения (его любимая шутка). Он нашел где-то в Улан-Удэ этого никому не известного монгола и перевел его из маленького провинциального институтика в свой роскошный центр и под него открыл отдел рефлексотерапии. А поразил его Лувсан тем, что во время операции на легком провел анестезию одной длинной иглой. И проделал это так искусно, что дополнительного наркоза не потребовалось. Высший пилотаж! <…>

При всем том — хорошо знал пределы своих возможностей. «Мозги не пудрил». Однажды я его попросил помочь моему отцу, он лежал в ВНЦУ после установки сердечного стимулятора. Отцу было под 80, сердечно-легочная недостаточность нарастала, я хотел хоть как-то облегчить его страдания. Лувсан внимательно осмотрел отца, пощупал пульс, посидел несколько минут рядом, послушал дыхание и сказал: «Нет, Воледя, я помочь ему не могу». Я оценил его честность и искренность. <…>

Леонид Борисович Коган <скрипач> пожаловался на боль в левой руке. Застудил или переиграл. Времени у него было мало, гастроли следовали одни за другими, и он попросил меня принять экстренные меры. Лекарства и массаж не помогли, и я решил привлечь Лувсана. Гаваа легко согласился лечить Народного артиста СССР. <…> Церемонно поздоровался, стал изучать руку скрипача. Помял ее чуткими пальцами, погладил предплечье, потом достал какой-то допотопный приборчик — измерять сопротивление кожи, потыкал им с важным сопением в руку и, повернувшись ко мне, шепотом доверительно сказал: «Это я так, для науцного вида делаю, и без этого все понятно. <…>

Леонид Борисович улыбнулся его пафосу: „Что ж, начинайте, а то у меня скоро гастроли“. — „Нет, сейчас никак нельзя, условия не те, что нужны“, — „Какие же условия нужны?“ Он посмотрел на меня с удивлением: „Что тут, Воледя, непонятно? Сейчас полнолуние, звезды не видны, в такое время руки не лечат“. <…> „Кницки, Воледя, цитать надо“.

Прошло две недели. Коган вернулся с очередных гастролей, рука болела. Созвонились с Лувсаном. <…> Он внимательно оглядел руку, помял ее, как бы примериваясь, и быстрыми движениями вкрутил длинные серебряные иголки в какие-то только ему ведомые места. Коган даже не поморщился, не успел, иголки уже стояли. Лувсан окинул взором лечебное поле и сказал: „Все правильно. А теперь я утомился и съем яблоко“. И сочно захрумкал. <…> Коган приезжал к нему еще несколько раз и полностью поправился».

* * *