Мединститут

Действительно, несмотря на комсомольскую проверку вахты, внутри общежитие выглядело безмятежным и родным. Поскольку время было довольно позднее, жильцы почти все были дома. Часть обитателей «крепости» была занята тем, что готовила ужин. Холодильники имелись только у иностранных студентов. На всех кухнях было оживлённо, у раковин и столов суетились студенты, на газовых плитах кучно кипели кастрюльки и шипели сковородки. Юноши предпочитали варить пачковые рыбные пельмени или жарить картошку на маргарине, девушки готовили несколько разнообразнее и вкуснее. Хотя ничего более убогого, чем студенческий стол в середине 80-х, когда почти всё съестное стало дефицитом, представить себе нельзя было.

Городские студенты питались плохо. Не имея времени стоять в очередях, они довольствовались двумя вышеуказанными блюдами; деревенские, те, у кого родители жили за городом и имели хозяйство, были в несколько лучшем положении, снабжаемые домашней консервацией. Впрочем, бесшабашная юность была мало склонна обращать внимание на такую мелочь, как кормёжка. Медики вообще – все в основном здоровые люди, переваривающие любую органику.

К тому же родная Партия, неустанно заботясь о повышении материального благосостояния трудящихся, вот-вот должна была ввести в действие Продовольственную программу. Это успокаивало сознательных. Несознательные шёпотом рассказывали друг другу анекдот, как диктор Центрального телевидения сообщал, что, мол, «дорогие телезрители, сегодня в 21.30 по первой продовольственной программе будет показан бутерброд с копчёной колбасой», злобно смеялись и тоже успокаивались.

На кухнях крутились в основном старшекурсники. Другая часть жителей «Брестской крепости», студенты первого и второго курсов, сидели в комнатах и зубрили – первые нормальную анатомию и латынь, вторые – биохимию. Те, кто не мог по каким-то причинам заниматься в комнате, шли в читальный зал на третьем этаже и занимались там. Кое-где курили в тёмных рекреациях, знакомились, в умывальных комнатах стирали халаты. В 417-й и соседней 412-й комнатах жили очень серьёзные шестикурсники из компании Вани Агеева, «забившие на всё». Там постоянно играли песни Розенбаума, потихоньку пили водку и играли сутками в преферанс.

Насчёт половой жизни студентов сказать что-либо определённое трудно. Медицинское общежитие не отличалось ни особыми пуританскими нравами, ни патологической распущенностью. В описываемое время в советском обществе отсутствовало единство взглядов на плотскую любовь. Секс был под запретом, но аборты были разрешены, «проверенные электроникой» презервативы продавались во всех аптеках (их так и называли- «Электроника»), в общественных местах можно было обниматься и целоваться. Если кто-то запирался в комнате с подружкой, на это старались не обращать внимания. Часа на два можно было всегда уединиться, но потом соседи начинали потихоньку постукивать в дверь, напоминая, что вы здесь не одни, и нельзя злоупотреблять правилами общежития.

Ещё в корпусе имелся цветной телевизор в Красном уголке, включавшийся Председателем студсовета в 20.00 и работающий до 23.00, душ и буфет в левом крыле, работающий только утром.

Антон с Наташей поднялись к нему в четвёртый этаж. На них не обратил внимания никто из встречных, все спешили по своим делам- кто с учебниками под мышкой, кто с дымящейся кастрюлькой в руках, кто с тазиком белья- и не особо глазели по сторонам. Наташа, кажется, зря краснела и тупила взгляд, торопясь следом за приятелем.

–Подожди здесь, – попросил он, оставив девушку у подоконника. Дверь его 433-ей, двухместной комнаты, которую он делил с Мишей, была приоткрыта. Из комнаты доносился шум, изобличая присутствие большого количества народу. Булгаков нахмурился, толкнул дверь, вошёл.

Миша, долговязый худой субъект в спортивном костюме, кадыкастый и взъерошенный, был не один. На обеих кроватях, трёх стульях и двух тумбочках разместились ещё несколько разнополых первокурсников 17-19 лет. Все свободные поверхности в комнате были завалены открытыми руководствами по анатомии- учебниками Привеса, атласами Синельникова, лекциями, рисунками. Из рук в руки передавался настоящий человеческий череп, потемневший от времени и кое-где подписанный тушью. То, что череп настоящий, проверить было легко: его поверхность несколько липла к рукам, производя своеобразное впечатление, которого не повторить никаким пластмассам.

Ещё в комнате находились два или три бурых позвонка и скелет стопы, но этот раз явно искусственный. Откуда все эти сокровища, никто не спрашивал. Кости, на взгляд Антона, были ещё ничего, вполне индифферентные предметы. Когда он сам на втором курсе готовился к экзамену по анатомии, кто-то из студентов даже «достал» в анатомичке заформалиненный мозг. Его хранили в цинковом тазике и плотно накрывали кастрюлей. Несмотря на это, мозг надолго провонял потом комнату, и в ней, единственной на всё общежитие, не было тараканов.

–Здравствуйте, – почти хором поздоровались с ним первокурсники.