Медитация

Жизнь в такой зоне остановилась. Хутора и села пустеют и зарастают сорняком. Вспоминается пророк Иеремия: «…Вот он идет, и большой шум от страны северной, чтобы города Иудеи сделать пустынею, жилищем шакалов». «Зеленка» превращается в непроходимые джунгли и сплошной бурелом. Туда от войны и людей убежали кабаны, косули, зайцы и лисы. Как страшно кричит лиса ночью! Любителям фильмов ужасов рекомендую. Адреналина поймаете столько, что такое кино вам станет неинтересно.

Мы идем друг за другом, напряженно вслушиваясь в звуки леса.

Хруст! Резко где-то впереди сломалась ветка.

Все замерли, слышно только, как внутри начинает набирать обороты сердце. Ту-ту-ту-ту…

Возможно, сейчас на тебя выйдет такой же долбоеб, как и ты… Дистанция 10–15 метров. Если повезет, то ты первый его заметишь, дашь очередь, а дальше… Дальше, теоретически, ты представляешь, что будет — ты же подписан на «Солдат Удачи», «Братишка», какую-нибудь «Тактику спецназа», но не дай Бог это пережить…

Какое-то время мы сидим, напряженно вслушиваясь в тишину. Никого нет, можно идти дальше.

Главная опасность таких походов — это даже не люди, а самые неутомимые солдаты, которым нипочем любая погода, — мины!

В последнее время именно из-за них (причем своих же) погибло больше всего людей.

МОН-50, МОН-90, ОЗМ-72.

Простые, надежные, наверное, дешевые. Сколько же их наделали в Союзе?! ОЗМ, «озимая», поставила печальный рекорд в Афгане — 14 «200» и 30 «300» десантников за раз. И это все своей.

Ты идешь напряженно, ища под ногами лески и проволоки растяжек. Иногда они на уровне груди, иногда путанные в траве и листве, иногда они уже такие старые, что оказались под слоем дерна. Сколько же мирных людей погибнет уже после войны, шарясь в этих местах?! Не знаю, как укропы, а ополчение ставило мины долгое время очень бесконтрольно.

В лучах утреннего солнца блестит леска, привязанная к дереву, дальше она идет куда-то в кусты. Ага, вот и ржавая Ф-1. Гранат я не боюсь, от них спастись реально, ПМН оторвет стопу, а вот «озимая» не оставит шансов.

Грунтовая дорога между «зеленками». Характерная воронка от ТМки. Рядом разлетевшиеся и обгорелые куски покрышки. «Урал» или БТР нарвался? А вот и еще одна ТМка с надписью: «Привет из Челябинска» — до сих пор ждет своего часа.

Интересно, да? Живет какой-то человек в Челямбе, после работы пьет чай в теплой квартире у телевизора, листает ленту в соцсетях. Для него война закончилась, он самоутвердился, доказал себе что-то и уехал с Донбасса в уже далеком 2015-м. После этого периода жизни у него осталась «горка» с шевроном Новороссии, самодельные медали, несколько только ему дорогих фоток и шрам, а где-то далеко в сырой «зеленке» до сих пор лежит ОНА. Оставленная им мина еще воюет.

…Бля, нельзя отвлекаться! Надо слушать и смотреть!

Мы уже далеко от своих позиций и еще далеко до чужих. Вероятность нарваться на мины теперь минимальная, да и следов диких животных много, даже если растяжки и были, то кабаны их поснимали. Недавно съели свинью, которой МОН-50 срезало ноги…

Жарко, бля. Спасает трофейный американский (опять они!) «кэмэл бэк».

Что-то блестит под ногами — пластиковая бутылка. Дата на этикетке прошлогодняя. Вот и банки, зеленая упаковка укропского сухпайка, нарытые лежки какие-то. Когда-то тут, видимо, сидел «секрет». Разорванные ИПП в почерневшей крови, порванный жгут. Любопытно, что здесь произошло? Судя по всему, на этом месте боя не было. Раненого сюда притянули. Было это очень давно. Кто-то умирал, истекая кровью в этой безымянной роще. Его пытались спасти, но жизнь медленно покидала пробитое тело. Неприкаянная душа солдата где-то рядом, это ощущаешь на тонком духовном уровне. Чувствуешь, что он жалеет, что пошел на тот «выход». Он ему был не нужен. Тело предали земле на родине, но душа его здесь. Чувствуется, что ей становится немного легче, когда днем сюда доносятся звуки из села: лай собак, работа трактора, крик петуха. Даже на нас его душа смотрит без враждебности, с интересом. Как бы хочет сказать: «Смотрите, как бывает… Серая зона — она такая». Днем еще ничего, а под вечер и ночью душе убитого совсем становится невмоготу. Каждый день она бродит по лесу, пытаясь пережить тот роковой день заново, исправить какую-то ошибку. Летом, зимой, весной, осенью. В этом ее мучение, ее ад.

Мы равнодушно обследовали поляну — ничего интересного.

Из кустов через поле видно их позиции, метров через пятьсот. Издалека кажется, что кучи мусора, на самом деле, — это блиндажи. Слышно, как кто-то очень громко разговаривает по телефону. Лай собаки, шум бензопилы, дым от костра. Солдатский быт везде одинаков, да и, зачастую, нас с укропами можно отличить лишь по шевронам. Что еще нас разъединяет? Уверен, что, если прийти в гости к тому парню, за которым я наблюдаю в бинокль, то обнаружу тот же быт и нужды, что и у меня.

Интересно, за что он тут воюет? Думаю, ответ будет такой же, как и у нашего ополченца: «За свой дом!»