Медитация. Двенадцать писем о самовоспитании

При этом мы опять‑таки понимаем бичевание как суммарный образ того, что происходило с Христом всегда и повсюду. Невыносимо страшно — вживе представить себе Христа у пыточного столба, святую божественность, до крови избиваемую солдатней. Иной и усомнится, пожалуй, в состоянии ли его «нервы» выдержать серьезную медитацию над этим образом. И все‑таки мы только вступаем в истинную судьбу божественного в мире, когда в нас оживает этот образ. Иначе с божественным не бывает. Кто не желает этого, тот исповедует в этом мире мелкие житейские радости, но не божественное. И наоборот, подлинно божественное сохраняется в мире именно потому, что дает человеку силы и мужество разделить с ним эту судьбу. Полезно вновь и вновь отчетливо представлять себе этот образ Христа. Ибо, как сказал Гёте, против многочисленных отречений, которые требуются от нас, лучше всего помогает единственное средство: «однажды навсегда отринуть сразу все». Так и после подобной медитации о Христе чувствуешь, что возвращаешься в жизнь много более сильным и мужественным. Знаешь, что тебе предстоит, вновь укрепляешься в своей решимости, и тогда сам удивляешься, как много доброго, оказывается, выпадает в этом мире нам на долю. Мы начинаем постигать новый смысл «избавления через Христа». Ныне думают — если вообще хоть сколько‑нибудь думают об этих словах, — об однократном событии смерти Христа на Голгофе. Но и от отдельных событий жизни Христовой постоянно приходит избавление. Кому вправду удалось исполнить медитацию «бичевание Христа», тот «избавляется» от всякого нытья, от всяких жизненных иллюзий, от всяких ложных надежд и желаний. Лишь теперь он замечает, что бессознательно носит все это в себе, и воспринимает свою жизнь совершенно иначе, отдавая себе отчет в том, что может жить и распоряжаться ею как помощник божественности в мире. Христос взял на себя наши страдания — это древнее воззрение приобретает новый смысл. От образа Христа действительно исходит сила, которая отводит от нас предстоящие страдания именно как страдания, а взамен дарует нам свои радости. Такое конкретное переживание «избавления» через Христа, какое мы показываем здесь на частном примере, гораздо важнее и ведет гораздо дальше, чем когда человек забивает себе голову древнецерковными учениями и «верит» в них, в том пресном смысле, который вкладывается сегодня в слово «верить» и не имеет почти ничего общего со смыслом библейским.

Но теперь целесообразно взглянуть на всю жизнь Христову в свете бичевания. Тот, кто после медитации бичевания прочтет в Евангелии от Иоанна прощальную беседу Христа, обнаружит, что всякое слово, вставленное учениками в Христовы откровения, звучит как удар бича. Не как укол шипа, но как удар бича. Тогда нужно прочесть выше в Иоанновом Евангелии, как иудеи — не следует при этом думать об иудеях как об этносе — воспринимают каждое слово и каждое дело Христа, и нам станет ясно, что Христос всю Свою жизнь стоял у пыточного столба и все, почти все исходившее от людей было бичеванием. Мы не замечаем этого лишь оттого, что Христос, например в прощальных беседах, сносит все это с таким величием, вновь и вновь обращая все во благо. Таким образом, читая прощальные наставления (Ин., 13—16) и особенно обращая внимание на «внутренний настрой» Христа к возражениям учеников, можно оживить и включить в образ бичевания этот внутренний настрой, это неприкосновенное величие святости. Только тогда мы постепенно поймем, что можно «удостоиться страстей Христовых». Ведь величайшее благо и спасение для человечества — отвечать на удары человеческой злобы этим возвышенным настроем, чистой принадлежностью Богу. Давние мистики говорили о «невозмутимости Божией». Однако пока «невозмутимость Божия» пребывает в монастыре и там укрепляется за счет «божественной жизни», она не достигает высоты Христовой. Она должна находиться среди самой страшной враждебности мира сего, должна быть активным «единением со становлением мира, которое возможно лишь через Христа», должна быть свободным приятием судьбы божественного в истории человечества. Человек должен чувствовать, что эта невозмутимость, этот лад как раз и отличает людей сильных и пылких. Оказывается, греки потому так высоко и ценили благоразумие, что давалось оно с большим трудом. Подобным же образом и христианский лад тем величественнее, что достигается в победе сильной воли над самою собой.