Медицинская академия им. Макоши. Спецкурс

Над головой пронеслась огненная птица. Жар опалил лицо, показалось, затрещали волосы, спекаясь в однородную массу. Но я не могла оторвать взгляда от ужасающей, и в то же время величественной картины.

Город полыхал. Его краски сменились оттенками серого: от нежного, едва заметного белесого дымка, до густого сизого. Ему вторил оранжевый, обнимая огненными языками дома и деревья, а в рваных просветах дыма иногда прорывалось отчаянно-синее небо.

Но сама птица была куда прекраснее. С пламенем вместо перьев, длинным хвостом и хохолком на голове, она казалась сгустком живой энергии, единственным, что имело право существовать в этом мире. Хотелось рвануться навстречу и утонуть в неистовом жаре.

— Куда, дура! — кто-то оттолкнул от края. Я упала на липкий рубероид, выставив руки. Ладони тут же запекло.

А мужчина уже не обращал на меня внимания. Он отдавал распоряжения:

— Корыто с зерном сюда. Сеть… растягивай между палок, как я учил… Вот так. И воду, воду не забудь!

Одежда выдавала в нем кромешника. Красные сапоги с загнутым носом, бела рубаха, перемазанная в пыли и гудроне, широкий кушак. И окладистая борода до самых глаз, что сверкали зелеными льдинками из-под насупленных бровей.

Помощники были ему под стать, разве что рубахи попроще, да вместо сапог — кожаные чуни. Они деловито сновали, выполняя распоряжения руководителя, а тот вглядывался в небо, приставив козырьком ко лбу руку:

— Давно мечется. Сейчас мы ее, родимую… А ты чего стоишь, рот раззявила? — повернулся ко мне. — Марш в укрытие!

Туда же отправил и остальных. Сам спустился на чердак последним, осторожно протягивая к двери конец длинной веревки:

— Не дышать! Иначе спугнем!

Я послушно зажала рот двумя руками, чем заслужила насмешливые взгляды.

— Цыть, кому сказал!

После злобного шипения воцарилась тишина, нарушаемая лишь звуками пожара. Слишком знакомыми и страшными.

В дверном проеме мелькнуло что-то яркое. Стало жарко. Бородач подобрался, став похожим на подкрадывающегося кота, а потом рванул веревку:

— Есть!

Снаружи разверзся ад.

12.4

В проем то и дела залетали языки огня. Что-то большое каталось и гремело, ударяя о надстройки. Пахло дымом и горящим гудроном, глаза слезились и нечем было дышать.

— Сейчас угомонится, — в голосе поймавшего птицу мужчины слышалось самодовольство. — Устанет и угомонится.

— Хозяин, — отозвался помощник, — не сгореть бы. Пока она успокоится.

— И то верно. Ну, идем?

Все трое вышли прямо в самое пекло. Я выглянула наружу, стараясь не касаться горячих кирпичей.

Воздух нагрелся и дрожал, как над асфальтом в жаркий день. Мужчины, вооружившись железными палками, перекатывали обмотанную сетью птицу в корыто. Блестело разбросанное зерно. Что-то слишком сильно блестело… Я решилась подобраться поближе.

Вокруг расплавленных капелек желтого металла уже проглядывали язычки пламени. А там, где лежала птица — они вовсю полыхали, как охотники только бороды сохранили! Показалось, я слышу треск собственных волос, а этим хоть бы что! Переговариваются, да накрывают птицу вторым корытом, стягивая поверх железной цепью.

Стоп!

— А почему дерево не горит? — простой вопрос ввел мужчин в ступор. Они переглянулись, а потом пояснили, как маленькой:

— Потому как дерево не простое, а железное! В огне не горит, а в воде тонет. Ну, чего встала? Руки в ноги и деру, если не хочешь испечься, как молочный поросенок!

Они подхватили корыта и, сипя от натуги, потащили к лестнице. Я поспешила следом — крыша начала заниматься, еще немного, и этот дом сгорит, как остальные. И, торопясь за кромешниками, удивлялась, какой же маленькой оказалась птица на самом деле: на свободе, паря в небесах, она выглядела огромной.

А вот вес судя по коротким репликами и натужному сипению носильщиков, не уменьшился. Цепляя за стены, перила, собирая по пути все угля, корыта кое-как спустили на первый этаж.

Там уже ждали. У самого подъезда, почти наехав на крыльцо, замер серый грузовой «Ларгус». Открытые задние двери казались створками в преисподнюю, так темно было внутри. Но для меня этот мрак показался раем: там не полыхал огонь.

Птица затихла в корытах, даже страшно стало, что она умерла — задохнулась, погасла, или еще что. Но сильный удар чуть не порвал цепь, едва не заставив мужчин уронить ношу. Из щели высунулся язык огня, лизнув руки. Но носильщики даже не поморщились. А я, вглядевшись, поняла: это у них не кожа мозолистая. Это… нечто другое. Что-то среднее между корой и чешуей.

— Чего уставилась? Лесовиков не видела? — Баба Яга заперла дверцу за нырнувшими в кузов существами. — Ты зачем здесь? Велено было дома сидеть!

— Я… — Степанида Петровна была по-настоящему зла, даже стало страшно.

— Я разберусь, — остудил ее гнев Павел Семенович, высунувшись в водительское окно. — Тоня, дуй в сортировочный центр, найдешь там Дашу, Майю или еще кого со спецкурса, скажешь, я прислал на усиление. Санитаркой.

Перед глазами встало ведро с водой и швабра. Вспомнились тетки в поликлиниках, до блеска натирающие полы и ругающиеся на тех, кто не надел бахилы. Вот счастье-то привалило!

— А можно с вами?