Медленная проза (сборник)

Но ведь и «душевное удушье», «одиночество в толпе» не Мати Унт придумал для своего «Города»… И, может, прав мой адресат, утверждающий, что человек человеку чужд экзистенциально, просто мы морочим себе голову дефинициями – национальность, социальный статус, гендерные заморочки и проч. и проч. А может, все еще проще, может, это просто комплекс неполноценности, стыд за отсутствие у тебя глубины и мужества, чтобы жить с людьми по-деревенски, и, соответственно, за свою ориентацию на городской вариант, который, позволяет мне дозировать количество реальности вокруг себя.

Ну и так далее.

Письмо я отправил вчера вечером, а сегодня, 29 декабря 2004 года, после трех дней домашнего сидения выбрался в свою редакцию. Рано, недолечился, но перед новогодними каникулами нужно было получить зарплату.

– Какие новости? – спросил я у коллег.

– Да никаких, – сказали мне. – Всё как обычно.

И только потом, через несколько минут вдруг вспомнили:

– А ты слышал про N?

– Что-то случилось?

– Да. Он в Таиланд уехал. С девушкой. Как раз на Пхукет. Его имя в списке пропавших.

– Ужас какой, – сказал я то, что говорят в таких ситуациях.

Да… действительно…

Я видел его несколько дней назад в литературном кафе, где N вел вечер известного поэта. Мы пожали друг другу руки. Ну, может, парой фраз перекинулись. Нет, не перекинулись. Времени было только на «привет-привет», и через секунду он уже с другим кем-то здоровался, а я протискивался дальше, к своим близким друзьям, сидевшим в переднем ряду. Не та ситуация, когда разговаривают.

То кафе, та тусовка и то, что услышал я в редакции про его отъезд в Пхукет, не вязались друг с другом.

Не из нашей с ним это жизни.

Но… не по себе, действительно.

Еще и потому, что одним из сопутствующих легкому испугу чувством было что-то вроде досады – как-то он… не вовремя… За окном редакции Москва, примороженная первым после оттепели морозцем, изморозь на деревьях, желтое солнце, сизые облака, похожие на дымы из деревенских труб. Плюс – шелест долгожданных купюр (зарплата плюс небольшой гонорар), означающий предстоящие закупки подарков для домашних, ну а вечером я собирался на корпоративную вечеринку в интернетовской конторе, с которой сотрудничаю. А в перспективе – двухнедельные каникулы. И сейчас хорошо было бы вспоминать о нем как о гуляющем с подругой в тропиках, на берегу моря, но никак не… Нет, не дай бог!

Но, может, еще объявится, подумал я, пытаясь избавить себя от ненужной мне сейчас тяжести. И почувствовал уже настоящий холодок от этого «может».

Примерно через час меня познакомили с новым нашим автором, и в разговоре вдруг выяснилось, что автор этот приятельствует с N, и автор этот сказал: вчера заходил на сайт «Вестей», его фамилия по-прежнему в списках пропавших.

Я держался с полчаса, а потом полез в интернет, хотя нужно было срочно дозваниваться до нескольких людей, и верстку вычитывать, да и в магазин за подарками надо успеть. Да ладно, загляну только и – назад.

Сайт нашелся легко, я долго тыкал в заголовки статей про цунами, но ссылок на список пропавших не было, и я просто поставил его имя в поисковик сайта, и тут же получил краткий текст: «Литератор и переводчик, сотрудник сети книжных магазинов, вылетел в Таиланд 25 декабря, если кому что станет известно, просьба позвонить по телефону…» Справа пустая рамочка. Я полез в настройки, подключил опцию «показывать картинки» и нажал на Enter. Страница начала перегружаться, толчками сверху вниз в рамочке слева от текста стало возникать его лицо, как будто с лица сбрасывалась белая простынка, – лоб, очки, нос, подбородок. Он вдруг глянул на меня с экрана, знакомым, но уже и каким-то незнакомым взглядом.

Ко мне вошла корректор:

– Ну когда же? Я через два часа должна верстку сдавать.

Я выключил экран.

Я вычитывал верстку, два раза заходил в интернет за библиографическими справками, обедал, говорил по телефону и т. д. И около четырех, поздравив коллег с наступающим, отбыл из редакции.

Сумерки только начинались. Низкое солнце было розовым, а выпавший ночью снежок синеватым, я шел по бульвару мимо застывших в бесконечной пробке машин и троллейбусов с бесполезными усами над крышей, и уговаривал:

– Ну представь, что он просто уехал, перебрался по-тихому жить в Питер, или – в Калугу, или – в Бостон. Что изменилось бы в твоей жизни? Да ничего. Ты бы сообразил, что его нет, может, через год, а может, через два, переставляя дома книги и наткнувшись на сборник его стихов.

Ваши связи друг с другом действительно городские, капиллярные.

Сколько лет вы знакомы? Десять? Нет, пятнадцать. Значит, когда он первый раз пришел к нам в отдел критики с рецензией, ему еще двадцати не было? Совсем мальчик. Он, конечно, повзрослел, но и сейчас в наших тусовках кажется самым молодым. Хотя… тридцать пять лет. У меня дома стоят три его книги.