«Я падаю, ползу на четвереньках и поднимаюсь снова, — чтобы снова упасть через несколько шагов, споткнувшись об останки тех, кто однажды так и не смог подняться. Вид мой непотребен, я бы даже сказала ужасен. Я выплевываю осколки зубов и страшными взрослыми словами заговариваю боль. «Черта с два я вам подохну!» — и еще шаг, и еще, и еще… Я открываю глаза и вижу клочья серого неба вкруг склонившихся надо мною голов. Лица источают участие, как стигматы неиссякающую кровь. Угрызений совести относительно черной неблагодарности нет. Любовь нужна, чтобы жить. Чтобы выжить — нужна ненависть. Но я не чувствую ни того, ни другого. Вижу всё — и не чувствую ничего. Наверное я уже умерла…»
Больше на бумаге свободного места не осталось. Девочка спрятала листок в кармашек платья. Литовец вышел из комнаты и чей-то рассказ оборвался на полуслове. «Все эти прибалты такие высокомерные, — заметил один из оставшихся, — а еще культурными себя считают! Европейцами, мать-перемать! Даже «до свидания» не сказал — каково?»
Он спускался по темной лестнице. Хрустело битое стекло. Далеко внизу маячил квадратик света с темным пятном в центре. Человека, которого искал Литовец, в этом доме не было. Как и в соседнем, и в сотнях домов окрест… Он устал. Пора возвращаться домой…
Однако он задержался еще на сутки — ровно настолько, чтобы успеть получить письмо от какого-то анонимного психопата. Вот это письмо:
«Милостивый государь!
Вы конечно уверены, что вы умнее всех. Но это — заблуждение. Зайдите в спальню вашего номера.
(Литовец зашел.)
Поднимите подушку.
(Литовец поднял.)
Видите черную коробочку?
(Литовец увидел.)
Теперь понимаете? Мы слышим каждый ваш вдох и выдох. Более того — мы видим каждый ваш шаг. Вся ваша одежда буквально нашпигована «жучками» (как, впрочем, и весь номер). Нам известно, зачем вы приехали и кто вас послал. Да, мы знаем всё! Даже содержание документа, наивно зашитого в подкладку вашего пальто…»
Литовец открыл дверцу гардероба. Действительно, за подкладкой шуршало. Он рванул ткань — на пол спланировал вчетверо сложенный листок в клетку. На нем то ли детской, то ли пьяной рукой огромными буквами в столбик были написаны слова:
ВОЙНА
СТРАДАНИЕ
БОЛЬ
СТРАХ
ТЕРПЕНИЕ
НЕНАВИСТЬ
ГНЕВ
ЯРОСТЬ
УЖАС
ПАРАЛИЧ
ОТЧАЯНИЕ
УНЫНИЕ
КАПИТУЛЯЦИЯ.
Литовец осторожно положил странный список в бумажник и продолжил чтение письма…
«Если вы думаете, что вам удастся переправить эту секретную информацию за рубежи России-матушки, Родины нашей и по совместительству Руси Святой, то вы опять же заблуждаетесь. Что, съели? Патриот».
На следующий день Литовец уехал, увозя в бумажнике скорбный список. Чья-то огромная рука перевела стрелку — жизнь покатила по другой колее… Уже в Клайпеде Литовец докурил последнюю сигарету и выбросил смятую пачку в открытую форточку… «Вот что значит пожить несколько дней в России!» — ответил он жене, вопросы которой за долгую совместную жизнь научился понимать без слов.
СИМПОЗИУМ
Я лежу на кровати, смотрю в грязный потрескавшийся потолок… Я лежу одна и поэтому совсем, совсем себя не чувствую. Все зеркала разбиты давно… Я думаю о своём… Я слышу голоса и с ними разговариваю. Они задают мне всякие каверзные вопросы, а я с доброй усмешкой великодушного гения ставлю их на место, но — мягко. Как бы давая им возможность одуматься, понять, с кем они имеют дело, устыдиться за свое поведение и стать лучше. Но они не понимают, с кем говорят, они чувствуют только самих себя, наверное они лежат в своих кроватях не одни… Они придумывают какие-то еще более каверзные вопросы, у них ко мне масса каких-то дурацких претензий… Нашему разговору не видать конца.
Примерно так это должно выглядеть при шизофрении, если верить книгам. Но если не верить книгам, то чему же вообще верить? Ты идешь по улице, или сидишь в кафе, или лежишь в кровати — и всё время общаешься на полную катушку. Ты до зарезу нужна этим голосам, они без тебя жить не могут, вот до чего! Их любопытство иногда сильно раздражает, но внимание к твоему мнению конечно льстит… Им на тебя не наплевать, это уж точно. Весь свет для них клином сошелся на тебе…