Медленные челюсти демократии

И в этом месте надо сказать вещь, для Александра Александровича нелестную (впрочем, своим масштабом он заслужил именно такой разговор, правдивый). В борьбе он - подобно поименованным выше народным трибунам - не выбирал средств, его подводил вкус, его свободе мешало тщеславие. Тщеславие это было особого рода, не генеральское - но пророческое он был умнее большинства, он был храбрее всех - и ему хотелось, чтобы его слышали. Ему всегда было мало внимания, он торопился сделать любое высказывание общеизвестным. И в этом поведении была какая-то странная, ненужная неточность. Он был слишком умен, чтобы не знать, что его безнадежное стояние на мосту в ожидании змея не есть партийная позиция. Но раздувал в себе страсть собрать под знамена партию: ему хотелось учить. Он был абсолютно конкретен, отстаивал каждую запятую, каждый миг своего бытия - не мог же он не понимать, что любое сообщество учеников - это своего рода абстракция. Он хотел противопоставить скромность - пустым и наглым идеологам, хапугам нового времени. Он и был бесконечно скромен в быту - иван-дурак российских сказок, путаник-логик и трибун-одиночка. Но свою скромность он предъявлял миру весьма нескромно. Но ведь невозможно запереть уста, если рвется крик, - и он рад был любому признанию. Выстоять любой ценой, выговориться любому - и не было в лживом мире такого правила, которое бы запретило делать то, что удобно сегодня. И он делал.

Речь идет о его визите к Пиночету, диктатору, задавившему социализм в Чили; речь идет о его контактах с людьми официозными, например, с салонным художником Шиловым; речь идет о высказываниях, которые он позволял вольно интерпретировать националистическим молодым людям.

Вольно им было интерпретировать, скажет иной, да и сам Зиновьев так не раз говорил. Зиновьев был оппозиционером вообще - не стоял ни под каким флагом, и это давало ему моральное право выступать и в американском Конгрессе, и в газете «Завтра». Однако не бывает оппозиционера вообще, как не бывает солдата вообще. Можно быть в той армии, или в этой армии, апофатическое утверждение (утверждение, возникшее из отрицания) еще не утверждение. Вокруг Зиновьева стали собираться фанатично преданные ученики, которые не всегда понимали, во что именно они верят. Не соглашаться с режимом - да, понятно; поверить все генеральные посылки опытом и разъять идеологию как труп - да, понятно. А дальше что?

В последних - душераздирающих - страницах «Зияющих высот», один из персонажей (его как раз и зовут «Учитель») говорит: «Последнее, что остается - это идти на них во весь рост». Погибнуть - но идти на амбразуру, такова была мораль Зиновьева, он так сам и поступил. Однако научить именно этому (то есть гибели всерьез) невозможно. Тут либо достаточно примера, либо примера недостаточно - но хождение на амбразуру не есть научная дисциплина. Так куда же идти во весь рост?

Как случилось, что великий правдолюбец, благородный Зиновьев принял приглашение генерала Пиночета - объяснить логически невозможно. Так все- таки вы за что, Сан Саныч? За социализм - или за работу спецслужб, сажающих на трон марионетку? За молоко безработным - или за концессии медных рудников - сытым? Как это вы умудрились мясника не разглядеть в вежливом синьоре? Зиновьев был способен на безжалостный, резкий анализ - например про Хрущева, любимца русской интеллигенции (как и Горбачева, Хрущева критиковать считается не вполне приличным), он написал однажды: «Хряк заслуживает презрения и насмешки». Написал - и приговорил Хряка. Отчего же про латиноамериканского генерала он такой фразы не сказал? - и были ведь причины. Конечно, гениям свойственны причуды: вот и Маяковский оскоромился - якшался с чекистами. Но точности ради скажем: Маяковский с чекистами якшался до массовых расстрелов, а не после. Вообразить, что Маяковский или, скажем, Горький сидят в гостях у Ежова в тридцать седьмом - не получится. Они, если угодно, затем и умерли, чтобы в гости к Ежову не ходить.

Зиновьев на эти упреки отвечал примерно так а что - лучше мне ходить в гости к Ельцину, разворовавшему мою Родину? Лучше принимать подачки от капиталистов с демократическими взглядами, от бандитов, которые прикармливают компрадорскую интеллигенцию? Лучше лебезить перед нуворишами?

Нет, не лучше. Одинаково плохо. К Пиночету в гости ездить не следовало - Пиночет был мерзавцем, он был палачом и вором, он принял Александра Зиновьева в качестве борца с коммунизмом, увидел в нем единомышленника. И это, несомненно, плохо.

Как случилось, что Зиновьев, друг авангардных художников, устраивал свои вечера в пошлейшем музее пошлейшего правительственного художника Шилова - понять не получается. Но ведь это же было публичное место - в самом центре Москвы, скажут иные. В Кремль Зиновьева не звали, в клуб нефтяных магнатов «Монолит» не приглашали - но где-то же надо было собирать свой круг. И что на такое возразишь? Вероятно, лучше нигде не собираться, чем среди глянцевых портретов Назарбаева и Рахимова.