Медленные челюсти демократии

Нельзя не восхититься таким результатом.

Лишь одно-единственное соображение омрачает радость. Существует печальный закон природы: массовые чувства никогда не бывают моральными. Скажем, нельзя вообразить себе массовой любви - разве что массовую преданность. Сострадание и любовь - чувства индивидуальные, чувство любви два разных человека переживают совершенно по-разному. Но ярость, жадность, холуйский инстинкт, страх, отчаяние - такие чувства люди испытывают все вместе, гуртом, с одинаковой яркостью. И если правители взывают именно к массовому волеизъявлению (а как иначе представить себе голосование, форум, собрание, печать, общественное мнение) - то с большой долей вероятности можно предположить, что воля будет дурной.

В печально известные сталинские времена никто не заставлял граждан Советской России писать доносы друг на друга, такой приказ коммунистическая партия не издавала. Никто не просил надзирателей быть столь жестокими, а следователей столь подлыми - Берия никого лично не просил, но срабатывало нечто в самой природе надзирателя, заставляющее его мучить себе подобных. В оккупированном Париже на дверях гестапо (размещалось в отеле «Лютеция») висело специальное объявление: «Доносы русских на русских не принимаются». Так велико было желание русских людей писать доносы друг на друга, что гестапо - не страдавшее, вообще говоря, славянофильским синдромом - вынуждено было ввести на доносы квоту. Разве сегодня природа массового рефлекса претерпела изменения? Руководители предприятий дают служащим настоятельные, порой излишне настоятельные, советы участвовать в сегодняшних выборах - но дают их не по приказу сверху, это искренняя инициатива снизу. Люди сами хотят служить власти, и таких людей очень много.

Когда мы говорим, что Гитлер был «вождем нации», а Сталин «отцом народа», все же не следует себе представлять германский или российский народ как однородное племя, слепо идущее за лидером. Общества эти были развитые, весьма сложно дифференцированные, с набором самых разных судеб, опытов, характеров, воль. То, что коллективное решение, принятое этими разными людьми, было агрессивного свойства - свидетельствует только о том, что коллективные решения в принципе таковы, они не гуманны и не могут быть гуманными.

Оперируя большими цифрами, обращаясь к обобщенной воле народа - можно не сомневаться: ничего морального в данной общей воле содержаться не может по определению. Народ не выразит желания открыть больницы - но он выразит желание изгнать инородцев. Народ не поддержит идею спасать стариков от нужды, но проголосует за конфискацию имущества отщепенцев. И аргумент «общенародной воли» никак не может быть аргументом в пользу гуманизма. Свободно высказанное мнение большинства будет скверным. Война и агрессия, экономические санкции, кампания против космополитов, лишение газа и света бедных соседей - это всегда найдет одобрение масс, это все массовые решения. И Советский Союз, и Соединенные Штаты проводили в жизнь демократические агрессивные решения, просто одни демократы использовали в качестве идеологии строительную программу Маркса, а другие демократы - теорию занятости Кейнса и сменивший ее монетаризм фон Хайека. И то, и другое, и третье - именно работало на идеологическом уровне, то есть идеи приводили толпу в то очарованное состояние, когда люди видят в иной толпе, состоящей из иных людей, - врагов.

Иными словами, дебатируя понятие «гражданское общество», следует отказаться от его гуманистической составляющей. Выработка общего взгляда граждан путем подсчета голосов - это путь, который никак и никогда не может привести к моральному решению вопроса. В данном пункте существует логическая ошибка, которую необходимо устранить.

В демократическом социуме принято считать, что залогом справедливого решения вопроса является подсчет голосов уравненных в правах людей. И равенство избирателей перед вопросом морали есть условие соблюдения этой морали - так, во всяком случае, говорится. Рассуждая о равенстве и морали, следует сказать так в морали люди сравняться не могут по определению. Сравняться можно лишь в том, что допускает неравенство. Например, люди могут сравняться в страхе, поскольку одни бывают более храбрыми, чем другие. В сытости или в знаниях можно добиться равенства, поскольку бывают разные степени голода и невежества. Можно сравняться в подлости и жадности, поскольку и то и другое имеет градации. Но мораль либо есть, либо ее нет - невозможно быть более или менее моральным. Следовательно, если бы речь шла именно о морали, о нравственном вопросе, не было бы нужды апеллировать к мнению избирателей, не было бы нужды интересоваться мнением всех граждан - выбор в любом случае мог бы быть только один. Мнением народа можно интересоваться лишь в том случае, когда есть нужда в плохом решении.

(Токвиль сказал мягче: «Те, кто рассматривает всеобщее избирательное право как гарантию хорошего выбора, сильно заблуждаются».)