Медленные пули

У Кодайра была комната в хостеле «Монах», красном доме, который прятался в прохладной тени деревьев и летом служил прибежищем кочевым семействам. Кодайра знали почти всех торговцев, которые останавливались тут, ведь они часто встречались в Безлюдье – обменивались запчастями двигателей и маслом для своих оверлендеров. В Безлюдье было сколько угодно места, да и в городе тоже, поэтому никто не покушался на чужую добычу. До наступления Часа столько всего успели понаделать: стоит где угодно в Безлюдье соскрести пядь грунта – и покажется что-нибудь яркое, незнакомое, за что горожане заплатят не скупясь.

В центральном зале хостела «Монах» стоял стол на ко́злах. Вокруг него собирались на ужин гостившие там семейства. После трапезы обязательно выпивали и пели хором. Рассказывали истории, оживляли воспоминания. Когда Счастливице разрешали допоздна не ложиться спать, она, широко распахнув глаза, радостно впитывала царившую там атмосферу.

Одна торговка, передав старшему Кодайра глиняную кружку с пивом, поведала, что встретила на севере создателя: тот ползал по равнинам, искал среди мусора металл и пластик. «Если есть создатели, – мрачно, будто предостерегая, заметил кто-то, – то, может, и энолы остались». Но хмурого типа одернули: создателей построили люди незадолго до наступления Часа, а энолы явились с небес, со звезд. Их больше не осталось; вот уже лет десять – двадцать ни слуху ни духу, да и вообще, вероятно, за столько лет и уцелела-то всего одна – отбилась от своих и так ловко спряталась, что создатели ее не прикончили. Блуждающий по Безлюдью создатель – это интересно, да, но беспокоиться не стоит.

– В Безлюдье столько всякого чудно́го, – рассмеялся дядюшка Кодайра, – что нам и не вообразить. Я такое видал… Смутные громадины вдали на горизонте… – Он хлебнул из кружки. – Я вот что думаю: если там и остались машины, они нас не тронут, как и мы их. Выживают-то лишь самые умные. А умным неприятности ни к чему.

– Дядюшка, а энолы еще остались? – спросила Счастливица.

– Да какое там! – ласково ответил торговец. – Энолы – та еще дрянь, но их уже давно нет. Как и тех динозавров, которых я тебе в музее показывал, помнишь?

Динозавров Счастливица помнила – рассыпанные по растрескавшемуся мраморному полу кости, обросшие пушистым слоем пыли. Но вот где был тот музей, в каком городе – забыла.

Она кивнула:

– Но старики говорят, что энолы еще вернутся. А про динозавров так не говорят.

Торговец опустился на колени, чтобы заглянуть племяннице в глаза, и сказал:

– Детка, а как ты думаешь, почему они так говорят?

– Не знаю, – пожала плечами Счастливица. – Может, чтобы им не казалось, что они зря тратят время на починку аэростатов.

– Тут есть доля правды, – рассмеялся дядюшка. – А еще, чтобы мы, молодые, по-прежнему верили, что они нам делают большое одолжение. – Он потрепал девочку по щеке. – Мы ведь их кормим, даем приют. Вот решим, что проку от них больше нет, и как поднимемся наверх, как повыкидываем их в окошки. Они и ворчать сразу перестанут.

Сначала Счастливице показалось, что дядюшка говорит серьезно, но потом она увидела, как насмешливо изогнулись его губы. «Если он так легко отмахивается от стариков, – подумала девочка, – может, они и не правы. Может, им просто нравится шить и они придумывают себе для этого причину».

Кодайра стер с подбородка пивную пену, поставил кружку и подхватил Счастливицу на руки:

– А знаешь, что я думаю, принцесса?

Девочка заглянула ему в глаза, боясь услышать продолжение.

– Нет.

– А думаю я, что тебе давно пора спать.

– Мне снова приснится дурной сон, – замотала она головой. – Я точно знаю.

Но Счастливица знала и то, что спорить бесполезно. К тому же дядюшку упрекнуть не в чем. Ей ведь никогда не удавалось на следующий день толком вспомнить содержание сна.

Глаза были закрыты, она не видела стен хостела «Монах» и потемневших от табачного дыма распятий. Она видела расчерченные инверсионными следами небеса над полем боя, дым, поднимавшийся в стратосферу от развороченных машин.

Просканировав горизонт, она поняла причину тишины, беспокоившей ее уже почти двести мегасекунд. Она последняя осталась в небе, все остальные – внизу, зарылись в землю или их прикончила полушарная сеть.

Повозившись, она нашла на подушке местечко попрохладнее. Смутно припомнился шарик-глобус, который она носила в деревянном лотке по Хохолку Какаду. Она увидела на нем переплетение красных линий, радиально расходившихся от двух континентов (названий этих континентов она не знала, зато знала, что служит одному из них); увидела, как землю усеивают крупинки золотого света, как навсегда гаснут красные линии.

А потом окончательно соскользнула в сон, утонула в воспоминаниях, не задерживаясь на спасительных бессонных отмелях.

Это был сон о войне.