Медленные пули

Ответ она получила быстрее, чем рассчитывала. Поток схем, лавина чертежей и показателей производительности.

«Не торопись, наверняка есть возможность… заключить сделку. Я могу изготовить новый элемент для твоей турбины или запчасти для фюзеляжа… Почему бы нам это не обсудить?»

Все взвесив, она отправила чертежи деталей, в которых особенно нуждалась. В ответ фабричный модуль выслал сценарий: она садится на передний аппарельный въезд, механические руки меняют детали, потом она улетает в закат, обе машины остаются невредимыми.

«Да…»

Она вернула разведчика и вылетела из своего убежища в громовом вихре из огня и песка.

Фабричный модуль она не тронула, а потом больше никогда его не встречала. Наверное, впоследствии его уничтожила какая-нибудь машина поглупее, неспособная оценить все преимущества взаимовыгодного обмена. А может, он зарылся в землю и навсегда сделался отшельником.

Как бы то ни было, она увлеклась этой игрой.

В своих странствиях она встречала другие машины – не только вражеского производства. В конце концов перестала различать своих и чужих. Только одно имело значение: было ли у машины то, в чем она нуждалась. Если было, она прибегала к испытанной уловке – угрожала взорваться. В противном случае просто улетала без боя. Тут сказывался эволюционный отбор: машины, которым удалось так долго продержаться на войне, были умнее остальных. Подобно ей самой, они могли оценить выгоду честной сделки. Освоить искусство переговоров.

Следуя требованиям, заложенным еще ее создателями, она превратилась в быструю воздушную крепость и приобрела страшную разрушительную мощь. Но развиваться в этом направлении бесконечно нельзя. Через несколько десятков мегасекунд в один прекрасный день она осознала, что начинает уставать от бесконечного самосовершенствования. Это занятие потеряло смысл, ведь вокруг осталось так мало машин и почти ни одна не летала.

У нее было все необходимое. Пока цел ядерный боеприпас, пока работают средства связи, пока удается избегать столкновений с самыми глупыми машинами, можно продержаться сколь угодно долго.

И она начала выторговывать себе программы и дополнительные модули смарт-среды. Были определенные трудности с установкой, ведь ей обычно приходилось в такой момент ослаблять контроль над своим главным оружием. Но уцелевшие фабрики не желали рисковать и не пытались разоружить ее во время апгрейдов. А если машины уже раньше имели дело друг с другом, то обычно присутствовал некий элемент доверия.

С каждой новой переделкой она все больше умнела. Некоторые фабричные модули взялись просеивать оставшиеся после войны обломки; в развалинах городов они находили хрупкие данные-воспоминания. Среди прочего и электронные имитации настоящих людей – лидеров и художников довоенного мира.

Сначала она собирала мертвецов, чтобы улучшить свои навыки для переговоров. Но через какое-то время уже делала это исключительно ради них самих. Она загружала чужие сознания себе в мозг, позволяла им взаимодействовать, и они распускались, будто цветы в каменном саду. Для их функционирования она выделяла целые сегменты своего сознания. По мере того как мертвецы занимали в ее разуме все больше места, они все теснее общались между собой. Внутри ее сливались сотни недоразумов.

Шли десятилетия. С каждым годом фабричные модули находили все меньше доступных для чтения данных. А потом за целый год не обнаружили вообще ничего дешифруемого и не смогли предложить ей новых мертвецов.

Зато предложили их голографические изображения. Теперь она изучала лица; ее разум отяжелел от хранящихся в нем данных. Она все еще могла летать, но растеряла былое проворство. Собственная жизнь до встречи с тем первым фабричным модулем казалась древним жестоким сном.

Минули тысячи мегасекунд.

Спустя столетие фабричные модули и другие наземные машины встречались уже очень редко. Она, бывало, странствовала по многу мегасекунд в поисках собеседника. Обнаружить его всегда было приятно, ведь опасных – то есть глупых – машин почти не осталось, а избегать следовало только таких. Остальных она считала друзьями, хотя и не была до конца уверена, что они ее воспринимают так же.

Фабричные модули знали, что она защитит их от хищников, но такого рода взаимодействие теперь было в основном теоретическим, потому что агрессивных машин почти не осталось. Со временем исчезли убийцы, отсеялись те, кто не сумел приспособиться к послевоенному миру, а потому встречи происходили все реже и у машин складывались приветственные церемонии, особые алгоритмы действий. Она принимала подарки, которые не приносили очевидной пользы. Маленькие красивые безделушки, откопанные и починенные ползунами. Знаки доброго расположения, диковинки поверженного во прах мира. Некоторые были явным китчем, по-своему милым, как, например, наноконструктор вирусов, который один фабричный модуль раскопал в руинах лаборатории по производству биологического оружия. Какой прок от подобных вещей в мире, где существуют лишь машины?