Медленный человек

– Тогда не пора ли вам позвать своих детей? Не пора ли вашим детям что-нибудь для вас сделать?

– Мои дети далеко, Пол, они за морями. Почему вы вспомнили о моих детях? Вы хотите их тоже усыновить, стать им отчимом? Это бы их очень удивило. Они о вас даже не слышали. Нет, отвечу я на ваш вопрос, у меня и в мыслях нет навязываться моим детям. Если не будет других вариантов, я определюсь в частную клинику. Правда, такого рода уход, который мне нужен, увы, не обеспечивается ни в одной частной клинике из тех, которые я знаю.

– А какого рода этот уход?

– Уход с любовью.

– Да, в наше время такое действительно трудно найти. Вы можете рассчитывать просто на хороший уход. Знаете, такая вещь, как хороший уход, существует. Можно быть хорошей сестрой и без любви к своим пациентам. Вспомните о Марияне.

– Значит, вот каков ваш совет: рассчитывайте на медсестер. Я не согласна. Если бы мне пришлось выбирать между хорошим уходом и парой любящих рук, я бы выбрала любящие руки.

– Ну что же, у меня нет любящих рук, Элизабет.

– Да, ни любящих рук, ни любящего сердца. Сердце в укрытии, вот как я это называю. Как же нам выманить ваше сердце из укрытия? – вот в чем вопрос. – Она сжимает его руку. – Смотрите!

Мимо пролетают трое мотоциклистов, один за другим, – они направляются в обратную сторону, в Мунно-Пара.

– Вон тот, в красном шлеме, – разве это был не Драго? – Она вздыхает. – Ах, молодость! Ах, бессмертие!

Вероятно, это был не Драго. Уж слишком много совпадений, как по заказу. Вероятно, это троица посторонних молодых людей, правда с такой же горячей кровью. Однако будем притворяться, что тот, в красном шлеме, был Драго.

– Ах, Драго! – послушно повторяет он. – Ах, молодость!

Таксист высаживает их перед его домом на Конистон-Террас.

– Итак, – говорит Элизабет Костелло, – конец долгого дня.

– Да.

Настал момент, когда ему нужно пригласить ее в дом, предложить еду и ночлег. Но он не произносит ни слова.

– Ваш новый велосипед – хороший подарок, как раз то, что нужно, – говорит она. – Как это мило со стороны Драго. Внимательный мальчик. Теперь вы можете разъезжать, где захотите. Если вы все еще опасаетесь Уэйна Блайта, то можете кататься у реки. Это будет хорошим упражнением. Улучшит ваше настроение. Со временем у вас окрепнут руки. Там есть место для пассажира, как вы думаете?

– Разве что для ребенка – за спиной у велосипедиста. Но не для взрослого.

– Я просто шучу, Пол. Нет, мне бы не хотелось быть для вас обузой. Если вы собираетесь ездить, мне бы хотелось иметь свою собственную хитрую штуковину, предпочтительно с мотором. Еще продаются такие маленькие моторчики, которые прикрепляют к велосипедам, чтобы было легче подниматься в гору? Я помню, их продавали во Франции. Deux chevaux, две лошади.

– Я знаю, о чем вы говорите. Только их не называют deux chevaux. Deux chevaux – это что-то другое.

– Или кресло на колесах. Пожалуй, мне нужно купить себе именно это. Вы помните кресла на колесах – там еще зонтик с кисточками и руль? Мы можем порыскать по антикварным магазинам, я уверена, что мы найдем такое кресло, Аделаида как раз подходящее место для кресла на колесах. Мы можем попросить Мирослава прикрепить к нему пару chevaux. Тогда мы будем готовы отправиться в наши путешествия, вы и я. У вас уже есть прелестный оранжевый флажок, и я тоже себе раздобуду, с рисунком.

– Как насчет бронированного кулака? Черный бронированный кулак на белом фоне, а под ним девиз: «Malleus maleficorum»[39].

– Malleus maleficorum. Превосходно! Вы действительно становитесь настоящим остряком, Пол. Не ожидала от вас этого. «Malleus maleficorum» для меня и «Вперед и ввысь» – для вас. Мы могли бы исколесить всю страну, мы вдвоем, всю эту широкую коричневую землю, север и юг, восток и запад. Вы бы научили меня упорству, а я вас – умению довольствоваться малым. О нас писали бы статьи в газетах. Мы стали бы любимцами Австралии. Какая идея! Какая капитальная идея! Это любовь. Пол? Мы наконец-то нашли любовь?

Полчаса назад он был с Марияной. Но теперь Марияна осталась позади, а с ним – Элизабет Костелло. Он снова надевает очки, поворачивается, хорошенько в нее вглядывается. В предвечернем свете ему ясно видна каждая деталь, каждый волосок, каждая жилка. Он изучает ее, потом изучает свое сердце.

– Нет, – наконец говорит он, – это не любовь. Это что-то другое. Что-то меньшее.

– И это ваше последнее слово, как вы думаете? Никакой надежды вас поколебать?

– Боюсь, что нет.

– Но что же мне делать без вас?

Она, кажется, улыбается, но губы ее дрожат.

– Вам решать, Элизабет. В океане полно рыбы, как я слышал. Но что касается меня, то теперь – до свидания.

Он наклоняется и трижды целует ее, официально, как его учили в детстве: слева, справа, слева.