Мэдмакс

Ровные улицы, чистые окна и стены домов, форты, вынесенные далеко за городские линии. Фонари, запитываемые электричеством и газовое отопление. Чистая публика, гуляющая по бульварам и яркие витрины магазинов морской торговли. Моряки, моряки, моряки. Всех цветов кожи, всех языков, всех флотских форм. Тех, что смогли выжить и заново открывать для себя океаны.

Если бы люди не выходили в море, что стало бы с ними? А они выходили. Тысячу лет назад, сто лет, сейчас, когда море стало смертельно опасным. Когда у сторожевика и рыбачьего баркаса зачастую равные шансы вернуться. Морские твари разные. И если хитрых среди них много, то тупых, жадных и голодных — куда больше. А ведь чем крупнее добыча, чем лучше пожива. И если рыбачья артель Моржа могла пройти на крохотном сейнере до Каниного Носа и вернуться, то экипаж Убера, идущий на эсминце «Разящий» к Кондопоге, мог остаться на дне. Морская русская рулетка, мать ее, выживет более везучий.

Но люди не сдавались. Не того покроя, не того крутого засола. Их деды выдержали Полночь, отвоевав Архангелогородск у стальной орды взбесившихся боевых автоматизированных систем. Их отцы выстроили города заново, назвали их Портами и наладили связь с остатками Империи, нашли таких же, несгибаемых людей моря и позвали к себе. А им, живущим сейчас и здесь, досталось продолжать воевать за два выхода в другой мир. Относительно удобных и безопасных. Порты стояли гордо, как оба ракетных крейсера первого ранга, «Аскольд» и «Рюрик» на рейде Мурмана. И пусть ржавчина видна даже с прогулочного бульвара… это не страшно. Куда страшнее ржа, проникшая в города с первыми же гостями.

Офицеры, мичманы и матросы Его Императорского Величества Военного флота держались дольше остальных. Некоторые, принявшие погоны по праву наследования, держатся до сих пор. Вот только есть нужно каждому. И если выпадает сопровождать транспорт с закованной рабочей силой, идущий под флагом Караибов на плантации тростника, везущий живой груз рядом с рудой, деревом, воском и пшеницей, то велик ли выбор? Хотя выбор каждый делает сам для себя. И выбор главных людей Портов совершенно не совпадал с выбором Братства.

Братство относилось к царящим в Портах порядкам… с пониманием. И принимало их. Слишком многое стояло на кону, слишком многое требовалось не имеющегося ни в Альянсе, ни в Итиле, ни где-то еще. Рогатинами и арбалетами, все чаще мелькающими на землях Фронтира, много не навоюешь. Особенно если против тебя, наливаясь огромным нарывом, вздувается непроницаемо черный пузырь Прорыва, готовясь выпустить своих чертовых детишек.

Так что, окажись кто-то из Братства в Мурмане в самом начале, ни за какие коврижки не стал бы коситься или провожать злым взглядом крепкие фигуры в черной, синей, коричневой или любой другой моряцкой форме. Выпендриваться и бороться за права человека — все потом. Сейчас за жизни бороться надо, за людей, за территории, вычищая их от всей дряни. От Солдат Полуночи, от некроформ, от созданий Прорывов.

Да и, чего там, рядовые мареманы и чистильщики друг друга уважали крепко. Также крепко, как лупили порой друг друга в кабаках на Портовой или Адмиралтейской, накидавшись не менее крепкого привозного пойла. Порой флотские даже выигрывали локальные схватки. Но, в целом, войну приезжим крутым перцам — проигрывали.

А так… парни и девушки Братства, не стоит врать, любили редкие поездки в Порты. За дорогущий, но такой настоящий и редкий комфорт настоящих гостиниц. За диковинные вещички и провизию, продающиеся только здесь за цену, что всеж таки доступна. За шумный многоголосый говор день напролет и толпы спокойных людей, снующих взад-вперед. Порты не спали, никогда. День равнялся ночи, а ночь переходила в день с легкостью рук карточного шулера. Также ловко и незаметно.

В Портах нужно смотреть и в оба и знать — кто здесь главный. Потому как обмишулить может любой прохожий. А главный здесь — его величество флот со своими людьми. Черно-белые строгие прямые фигуры и корабли. И не совсем ясно — кто главнее.

Камера смердела страхом и болью. Въевшимися в гладкие плитки пола, в камень стен, в нержавейку слива, идущего от поддона под креслом к стоку. От стока смердело еще гуще.

Кресло, вмурованное посреди поддона, воняло въевшейся, вовек не отмоешь, кровью. Бурые пятна пятнали полопавшуюся и аккуратно зашитую и вытертую кожу. Ремни на подлокотниках и на подножке добавляли оставшуюся навсегда густую ноту горячечного пота.

— Чаю хочешь? — поинтересовался Горпагон. — Не?

Человек в кресле сплюнул. Просто слюной, еще не красной. Или уже не красной, какая разница. Зуб не вылетел с плевком и то хорошо. Чай… от чая он бы не отказался, чего уж там. Да еще если бы тот сладкий…

— Хочет… — Горгона кивнула за него. — Распорядись, побалуем подопечного.