Медная гора

— Где же вы нашли, Евгений Сергеевич, идеальные условия? — морщится Корнев.

— Конечно, нигде! Но для нас это и неважно.

— Как неважно?

— Ну да. Мы знаем одно: при приближении к месторождению количество валунов скарновой породы будет возрастать. В этом основа.

— А разве мы знаем точное направление движения ледников? Разве молодые реки не нарушили послеледникового ландшафта? — сомневается Корнев.

Буров вспыхивает:

— Если бояться всяких «разве», то лучше сидеть в теплой комнате и не выходить из дому. Разве вы не могли погибнуть у озера Амнеш? Разве экспедицию не могли задержать вишерские пороги? Мало ли может быть всяких «разве»? Кто хочет, их всегда преодолеет.

Корнев не отвечает. В чем обвиняет его этот молодой геолог, едва ставший на собственные ноги? В трусости? А когда Буров еще только учился говорить, Корнев уже был исключен из горного института за участие в студенческих волнениях и выслан в далекий снежный Иркутск. Ему не дали защитить дипломной работы. И только в 1919 году, почти одновременно с партийным билетом, он получил звание горного инженера, хотя уже за несколько лет до этого к его мнению стали прислушиваться многие известные ученые. Корнев считался одним из лучших знатоков рудных месторождений Восточной Сибири. Буров обвиняет в трусости того Корнева, о котором все говорят, что он способен на любые безрассудства, который никогда не боялся ни усталости, ни голода, ни смерти. Но тогда речь шла только о его личной судьбе. И он мог рисковать. А здесь определяется направление работ целой экспедиции. Да разве одной экспедиции? В конечном счете решается судьба огромного края, отрезанного от мира сотнями километров лесного бездорожья.

А что известно о валунных поисках? Правда, их совсем недавно с успехом применяли на Кольском полуострове, в Карелии. Но для Урала методика валунных поисков еще не разработана. Да и четвертичные отложения восточного склона хребта мало изучены.

— Нет, Евгений Сергеевич, я не имею права согласиться с вами, — поднимает голову Корнев.

— Что ж, — кривит губы Буров. — Ведите съемку. До осени успеете покрыть восемьсот квадратных километров. Может, посчастливится, и месторождение как раз попадет на этот планшет.

— Но мы должны действовать наверняка, — прерывает его Корнев.

Буров не обращает внимания на слова Корнева. Он с горечью говорит:

— Во всяком случае, формально вы будете правы. Никто не посмеет обвинить вас в незаконных действиях.

Палатку сразу сковывает тяжелое молчание. Корнев медленно приподнимается. Левая щека его чуть заметно подергивается, а голос невольно становится глухим, хриплым:

— Благодарю вас, Евгений Сергеевич, за прямолинейность. Но все-таки вы ошибаетесь. Корнев никогда не дорожил формальной правотой.

— До сих пор я был того же мнения, — вскользь замечает Буров.

Корнев проводит рукой по лбу, как будто вспоминая забытое слово, но в это время распахиваются брезентовые полы и кто-то бесшумно входит в палатку. Корнев оборачивается и в тот же момент понимает, что случилось что-то неладное. Перед ним стоит Бедокур. Выражение его лица непривычно задумчивое, поджатые губы бледны и тонки, глаза смотрят куда-то в сторону.

— Колька тебя звал, Андрей Михайлыч… Помирает совсем, — тихо-тихо говорит Бедокур.

Корнев быстро выходит из палатки. Он проходит мимо костра и замечает, что рабочие коротают ночь у огня.

— Что не спите, ребята? — на минуту останавливается Корнев.

— Да, вишь, ночь-то какая… Больно хороша! До сна ли тут, — смущенно отвечает Васильич.

Корнев замедляет шаг, неслышно входит в палатку и останавливается у изголовья больного. Рубцов пытается приподняться, но голова падает на подушку, и маленькое исхудавшее тело сотрясается от глубокого кашля.

— Спасибо тебе… Андрей Михайлович… — хрипит он между приступами кашля. Бедокур подносит к его губам стакан подкисленной воды. Через несколько минут Николай успокаивается. Движением головы он просит Корнева сесть ближе и еле слышно произносит:

— Матери в Тагил напиши…

Корнев хочет сказать, что Николай еще выздоровеет, еще проживет до ста лет, но голос его осекается на первых же словах, и он неловко замолкает.

— Не надо об этом… Знаю… — страдальчески морщится Рубцов.

Он с трудом поднимает тяжелые, непокорные веки. Бедокур придвигается еще ближе и большими шершавыми ладонями гладит безжизненные руки товарища.

Рубцов пытливо смотрит на Корнева. У него кружится голова, перед глазами плывут радужные круги, но он все-таки приподнимается на локтях и, сдерживая дыхание, спрашивает:

— Ты скажи, мы нашли медную руду?

Корнев чувствует на себе пристальный взгляд Николая. И он решает доставить умирающему последнюю маленькую радость.

— Конечно, нашли… Как же иначе… На днях поселок строить начнем.

— Хорошо… Хорошо… — беззвучно шевелит губами Рубцов. Потом он откидывается на подушку, бледнеет, задыхается от кашля. Над ним склоняется Бедокур.

Корпев еще на несколько минут задерживается у больного, потом тихо выходит из палатки. Он долго смотрит на рабочих, бессонно сидящих у костра, и твердым шагом возвращается к себе.