Медная пуговица

Эдингер со своими рыжими прилизанными волосами и черными усиками выглядел все так же смешно, как и на вечере у профессора Гренера, в нем не было решительно ничего страшного, хотя в городе о нем рассказывали всякие ужасы, говорили, что он пытает людей на допросах и собственноручно «обезвреживает» коммунистов, что на языке гитлеровцев было синонимом слова «убивать».

Эдингер был воплощенной любезностью.

— Прошу вас… — Он указал мне на кресло. — Перед вашим приходом я читал нашего дорогого фюрера, — торжественно сообщил он. — Какая книга!

Я было подумал, что он паясничает, но на его столе действительно лежала гитлеровская «Моя борьба», и пухлое лицо Эдингера выражало самое подлинное умиление.

В течение некоторого времени он вел себя как базарный агитатор: выражал восторги по адресу фюрера, говорил о заслугах национал-социалистской партии, восхищался будущим Германии…

Но, воздав богу богово, он сразу перешел на фамильярно-деловой тон:

— Вы позволите… — Он на мгновение замялся. — Вы позволите не играть с вами в прятки?

— Прошу вас, — ответил я ему в тон. — Я сам стремлюсь к полной откровенности.

Эдингер просиял.

— О господин Блейк! — воскликнул он. — Для германской разведки не существует тайн.

Я сделал вид, что поражен его словами; человек менее самовлюбленный, чем Эдингер, возможно, заметил бы, что я даже переигрывал.

— Ничего, ничего, не огорчайтесь, — добродушно промолвил Эдингер и похлопал меня по плечу. — Мы умеем смотреть даже сквозь землю!

Я вежливо улыбнулся.

— Что ж, это делает честь германской разведке.

— Да, милейший Блейк, — самодовольно продолжал Эдингер. — Мы знали о вас в те дни, когда Латвией управлял Ульманис, наблюдали за вами, когда Латвия стала советской, и, как видите, нашли, когда сделали Латвию своей провинцией. Еще никому не удалось от нас скрыться.

На этот раз я не улыбнулся, напротив, старался смотреть на своего собеседника возможно холоднее.

— Что вы хотите всем этим сказать? — спросил я. — Допустим, вам известно, кто я, что же дальше?

— Только то, что вы в наших руках, — произнес Эдингер менее уверенным тоном. — Когда солдат попадает в плен, это на всех языках называется поражением.

— Неудача отдельного офицера не есть поражение нации, — возразил я с холодной вежливостью. — Не забывайте, что я разведчик, а разведчик всегда готов к смерти. Такова наша профессия: поражать и, увы, всегда быть готовым к тому, что могут поразить и тебя самого.

Я понимал, что все, что я говорил, было в известной степени декламацией, но я также понимал, что декламация производит впечатление не только на сцене.

— Мне приятно, что вы это понимаете, — удовлетворенно сказал Эдингер. — В таком случае поговорим о стоимости выкупа.

Я выпрямился в своем кресле.

— Я еще не продан и не куплен, господин Эдингер!

— Неужели вы не боитесь смерти? — вкрадчиво спросил меня мой собеседник. — Поверьте, смерть — это небольшое удовольствие!

— Английский офицер боится только бога и своего короля, — ответил я с достоинством. — А с вами мы, господин Эдингер, только коллеги.

— Вот именно, вот именно! — воскликнул Эдингер. — Именно потому, что я считаю вас своим коллегой, я хочу не только сохранить вам жизнь, но и позволить вам продолжать свою деятельность! Я настороженно прищурился.

— А что вы от меня за это потребуете? Эдингер серьезно посмотрел на меня.

— Стать нашим агентом.

Конечно, я понимал, каково будет предложение Эдингера… Другого не могло быть! Разоблаченный разведчик либо перевербовывается, либо умирает… Понимал это и мой собеседник, а говорил со мной потому, что заранее был уверен в ответе. Речь шла только о цене. Эдингер мерил Блейка на свой аршин; думаю, что сам Эдингер в подобных обстоятельствах предпочел бы измену смерти.

Что ж, мне приходилось поступиться честью мистера Блейка, хотя позу, принятую в этом разговоре, следовало сохранить!

— Вы должны меня понять, господин Эдингер, — сдержанно произнес я. — Я не могу действовать во вред своему отечеству…

— От вас этого и не требуют, — примирительно сказал Эдингер. — Нам просто нужны сознательные английские офицеры, которые понимают, что Англии не по пути с евреями и большевиками. Мы сумеем переправить вас в Лондон, хотя там должны думать, что вы самостоятельно и вопреки нам героически преодолели все препятствия. Вы будете продолжать свою службу и снабжать нас информацией.

Это было необыкновенно благоприятное стечение обстоятельств: советского офицера принимали за агента английской секретной службы и предлагали поступить на службу в немецкую разведку; я мог оказаться полезен нашему командованию, но это благоприятное стечение обстоятельств сводилось на нет тем, что у меня не было еще возможностей связаться со своими…

Пока что оставалось одно: до поры до времени изображать из себя Берзиня, Блейка и кого только угодно, заставить окружающих меня людей думать, будто я одержим всякими колебаниями, дождаться удобного момента, пойти на любую мистификацию и перебраться через линию фронта…