Как раз у Янковской-то Железнов и вызывал подозрения. Я приплел ее потому, что она пользовалась значительным влиянием в нацистских кругах, но ответ Эдингера поверг меня в изумление.
— Госпожа Янковская! — насмешливо сказал он. — Хоть она и ваша сотрудница, знаете вы ее недостаточно. Кто вам сказал, что это не она направила наше внимание на вашего шофера?
Если в этом была хоть доля правды, то налицо предательство. Она действовала вопреки мне и против меня.
— Но позвольте, — возразил я. — Я наблюдал за Чарушиным достаточно тщательно. Он выполняет весьма серьезные поручения. Конечно, он не посвящен в мои отношения с вами, он убежден, что служит британским интересам…
— Вы серьезный разведчик, Блейк, но в данном случае этот Чарушин играет на ваших английских чувствах, — укоризненно сказал Эдингер. — Его подослали к вам, и если он вас еще не убил, то только потому, что ему удобно прятаться в вашей тени. Мы давно к нему присматриваемся. Впрочем, не буду скрывать: так же, как и к вам. Но если вас не в чем упрекнуть, ваш шофер уличен…
Вот когда я убедился, как был прав Пронин, удерживая меня от участия в каких бы то ни было делах Железнова, — он видел дальше и больше меня. Молодые бойцы часто ропщут, когда их держат в резерве, но опытные командиры лучше знают, кого и когда надо ввести в бой.
— Не смею больше спорить, — холодно произнес я, показывая, однако, своим видом, что я еще не вполне убежден Эдингером. — Я только прошу вас повременить с арестом: мне хочется самому убедиться в предосудительных связях Чарушина.
— Своей защитой Чарушина вы компрометируете себя! — раздраженно ответил Эдингер. — Вас как англичанина волнует не существо, а форма. Я заверяю вас, что с вашим шофером будет поступлено по закону. Положитесь на нас, предоставьте его собственной судьбе, поймите, для вас это наилучший выход…
Эдингера вообще трудно было переубедить, а в данном случае просто невозможно. По-видимому, он нацелился на Железнова очень основательно.
А может быть, и не только на Железнова! Но все это могло быть и провокацией, прямых улик против меня не имелось. Выполняя приказание Пронина, я вел себя очень осмотрительно, но мне могли неспроста сообщить о предстоящем аресте Железнова: исчезни Железнов, будет очевидно, что это я предупредил его…
Туг опять появился гауптштурмфюрер Гаусс.
Вероятно, когда Эдингер говорил Гауссу о «задании особой важности», он хотел показать мне образец немецкой быстроты и аккуратности.
— Разрешите, господин обергруппенфюрер? — спросил Гаусс деревянным голосом.
— Да-да! — сказал Эдингер. — Узнали что-нибудь? Гаусс молча подал Эдингеру узкий листок бумаги.
Эдингер взглянул на него и тотчас передал мне. На листке значилось: «Мадона, Стрелниеку, 14».
— Это все? — спросил Эдннгер.
— Адрес ветеринарного врача Озолса, — ответил Гаусс. — Он живет в Мадоне.
Возможно, подумал я, этот адрес и послужит ключом к списку…
Я поблагодарил Эдингера и поспешил откланяться. Мне не хотелось возвращаться к скользкому разговору о Чарушине.
— Помните, о том, что произойдет с вашим шофером, не знает никто, — предупредил меня на прощание Эдингер. — Вы еще будете мне благодарны.
— Можете быть уверены, господин обергруппенфюрер, — заверил его я. — Хайлитль!
Я отсалютовал Эдингеру поднятой рукой и заторопился вниз, в машину.
— Давай! — сказал я.
Железнов включил мотор и удивленно посмотрел на меня.
— Что это ты как будто не в себе?
— Плохи, брат, наши дела, — ответил я. — Гестаповцы собираются тебя арестовать.
Нельзя было не заметить: Железнов встревожился, но он тут же взял себя в руки.
— Как так? — спросил он.
— Предупредил сам Эдингер, — объяснил я. — Уж не знаю, донес кто-нибудь или они сами, но говорит, что гестапо располагает данными о твоих связях с рижским подпольем…
Железнов задумчиво покачал головой.
— Задача…
— Какая же тут может быть задача? — возразил я. — Медлить нечего, придется скрыться.
Железнов вздохнул.
— Не так это просто, и тем более непросто, что это может бросить тень на вас…
Мы обращались друг к другу то на «вы», то на «ты», в моменты, когда особенно остро ощущали нашу духовную близость, говорили на «ты», а когда возвращались к служебным делам, переходили на «вы», на этот раз «ты» и «вы» смешались в нашем разговоре.
— Вы недооцениваете важности возложенного на вас задания, — укоризненно сказал Железнов. — Ради него можно многим пожертвовать.
— Но ведь не тобой же? — перебил я его. — Что, если нам удрать вдвоем?
— Вы понимаете, что говорите? — резко возразил Железнов. — Мы не имеем права уйти, пока не обнаружим всех этих агентов. Вы понимаете, чем это может грозить после нашей победы? Это все равно, что оставить грязь в ране. Рану можно вылечить в месяц, а можно лечить десять лет.
— Посоветоваться с Прониным? — предложил я. — Он подскажет.
— Это конечно, — согласился Железнов. — Но, пожалуй, и Пронин здесь… — Он замолчал, видно было, что ему нелегко прийти к какому-нибудь решению. — Надо протянуть какое-то время и успеть… — Он не договорил и опять задумался. — Вот если бы удалось хоть на время отстранить Эдингера…