Медная пуговица. Кукла госпожи Барк

— Вы хотите сказать, что Янковиц — врач и член тайной организации, женщина, судя по всему, с опытом и вкусом, вряд ли носила этот медальон? — спросил заинтересованный генерал.

— Это просто предположения, — сказал я.

— Не лишенные смысла, — поддержал генерал.

— Дальше. Буквы на таких медальонах обычно вырезываются посреди, почему же здесь буквы «Г» и «Я» вырезаны сбоку?

— Потому что середина уже занята алмазами, — явно заинтересованный, сказал генерал.

— Именно! Поэтому–то, когда понадобилось пустить в дело сей медальон, на нем спешно были вырезаны нужные буквы «Г» и «Я».

Мы замолчали.

Я снова взял медальон и опять стал разглядывать его. Он действительно был до крайности прост и скромен. И наивная, сентиментальная форма «сердечком», и дешевенькие алмазики на нем. Я потрогал их, они были мутны и неровны. Я хотел протереть камни, как вдруг под нажимом пальцев они слегка подались внутрь, и крышка казавшегося глухим медальона щелкнула и приоткрылась. Я сильнее нажал на алмазы. Они целиком ушли в медальон. Крышка отошла, и перед нашими изумленными глазами показалось углубление, в котором было что–то выгравировано. Мы нагнулись над лупой. Сквозь стекло лупы крупно и выпукло выросли две вырезанные на золоте по–русски фамилии:

ГЕНЕРАЛ СТЕПАНОВ

ПОЛКОВНИК ДИГОРСКИЙ

Мы озадаченно посмотрели один на другого.

— Наши фамилии, — наконец произнес генерал, — это уж совсем странно.

— М–да! — протянул я, пораженный этим неожиданным открытием.

К немецкому письму с английской припиской, к католическому молитвеннику и медальону с латинскими буквами «Г» и «Я» прибавились еще наши фамилии.

Было чему удивляться.

Откинув шторы и выключив свет, мы сидели у открытого окна, слушая шумы ночного, затемненного города. Сквозь листву и кружево решеток угадывалась улица с аллеей тополей и каштанов. Возле ворот покашливал часовой, и молочная луна играла на стволе его автомата. Во дворе у машин, негромко переговариваясь, возились шоферы.

— Вы хорошо запомнили человека, посетившего вас? — спросил генерал.

— Я его узнал бы в толпе среди сотен людей. Со вчерашнего дня я то и дело восстанавливаю в памяти его лицо. Вспоминаю голос, тихие и жалкие интонации просителя, кроткие, несколько испуганные глаза, сразу же расположившие к себе…

— Хороший актер, — сказал генерал. — Однако вернемся к медальону. Мне кажется, что я начинаю понимать, зачем в нем выгравированы наши фамилии.

— Для того, чтобы Янковиц имела шпаргалку и случайно не забыла бы наши звания и фамилии?

— Именно! Ведь ей для уничтожения нас было предоставлено мало времени, всего несколько часов, и не зная нас, она могла бы оговориться или вообще допустить какой–нибудь промах, могущий провалить ее дело.

— Значит, Аркатов прав. Мы, я и вы, являемся для кого–то людьми, которых почему–то обязательно нужно убить, — сказал я.

Мы разошлись по комнатам, но уснул я не сразу.

На следующий день Аркатов уехал в расположение польской дивизии.

Занятый текущей работой, я почти забыл о деле «с привидениями».

— Товарищ полковник, к вам гражданин какой–то пришел! Уже минут двадцать дожидается, — услышал я голос ординарца.

— Кто такой? — спросил я, убирая со стола бумаги.

— Не знаю… первый раз вижу, — сказал ординарец.

— Пусть войдет, — приказал я.

Спустя минуту в комнату, осторожно ступая по ковру, вошел человек средних лет, одетый в потертое штатское платье и большие квадратные ботинки.

У самой двери он низко поклонился и, теребя в руках заношенную шляпу, робко воззрился на меня.

— Чем могу служить? — спросил я, указывая ему на стул.

Человек переступил с ноги на ногу, оглянулся и сдавленным голосом тревожно сказал:

— Не сочтите меня умалишенным, пане полковник, но то, что я скажу вам, есть истинная правда… — он остановился, словно набираясь решимости, проглотил слюну и вдруг сказал: — Привидения… черти одолели… сна нету… каждую ночь из стены появляются…

Я улыбнулся, продолжая разглядывать неизвестного человека.

— …И лезут, и лезут… Помогите, пане полковник, — опускаясь вдруг на колени, закончил он.

— Сейчас помогу, — сказал я, — излечение будет полное, только забавно, что хозяева ваши не нашли чего–нибудь другого… поновее чертей, — и, открыв двери, крикнул дежурному и ординарцу: — В подвал его, приставить часового.

Оба солдата, подняв все еще стоявшего на коленях человека, вывели его вон.

— Як бога, прошу, пане полковник, помогите… — бормотал арестованный, устремив на меня молящий взгляд.

— «Лыки да мочала, начинай сначала», — засмеялся генерал, когда я рассказал ему о дурацком приходе второго посетителя. — А вместе с тем, — медленно проговорил он, — как–то не вяжется повторение этого номера с весьма продуманными и решительными действиями людей, орудующих против нас. Вы когда будете опрашивать его?

— После обеда…

— Я приеду к вам. Мне хочется поглядеть и послушать этого человека.

— Как арестованный? — вернувшись домой, спросил я дежурного сержанта.

— Сидит в подвале. Тихий такой, смирный человек. Все бормочет что–то, я не понял его… на чертей, что ли, жалуется…

— А что именно говорит?