Все потрясенные молчат.
— А теперь возблагодарите аллаха за то, что он спас вас от неминуемой смерти и платите, что сможете, храбрецам.
Деньги сыплют в шапку первого охотника–краснобая, но он, видимо, недовольный сбором, укоризненно кричит:
— Не скупитесь во имя Алия! Суньте руки в карманы и бросьте сюда первую попавшуюся монету. Каждому, кто бросит, воздастся в сто раз больше.
— Не продадите ли вы ваш трофей, уважаемые господа? — раздается вдруг грудной женский голос, и, раздвигая толпу, выходит хорошо одетая дама, сопровождаемая лейтенантом.
— Да, да! Я к вам обращаюсь, доблестные нимвроды, — продолжает она, показывая на удивленно смотревших охотников. — Я хочу… ку–пить у вас шкуру этого ве–ли–колепного зверя, — раздельно говорит она, указывая пальцем в длинной шелковой перчатке то на пышный мех тигра, то на себя.
— Ин чи гофт?.. Чи михаит ханум?
[5]— удивленно переглядываясь, спрашивают владельцы шкуры. Часть толпы зашумела, загалдела, замахала, догадываясь о предложении дамы, но дело от этого не идет дальше, так как никто из присутствующих, видимо, не знает английского языка.— Как, однако, это скучно, Генри, жить в стране, языка которой не знаешь… — устало говорит дама, — да есть ли вообще здесь хоть один, кто мог бы помочь мне купить у азиатов эту чудную шкуру? — обводя глазами толпу, продолжает она. — Ах вот, русский офицер! Хотя ни вы, ни я не знаем русского языка, но, быть может, он в состоянии.
— Вряд ли, — лениво говорит лейтенант, похлопывая стеком по ноге.
— Я говорю по–английски, сударыня, и немного знаю персидский язык, — поднося руку к козырьку фуражки, сказал я. — Если позволите, переведу ваше желание.
— О, прошу вас, прошу! Извините, что, не будучи знакомой, обращаюсь к вам с просьбой, но в этой стране азиатов европейские условности излишни. Я — Эвелина Барк, журналистка, а это — сэр Генри Марккрайт, лейтенант воздушного флота… — она смолкает, выжидательно глядя на меня.
В свою очередь представляюсь и я, раскланиваясь с офицером и его дамой.
— А теперь прошу вас, полковник, передайте этим господам, что я хочу купить у них шкуру, она очень подойдет к коврам моей гостиной.
Я перевожу озадаченно слушающим меня охотникам. Продажа шкуры, по–видимому, не входит в их планы, помолчав, они вполголоса советуются между собой о цене. Добровольные помощники из толпы громко подают голоса:
— Бери побольше, не жалей этих иностранцев…
— У них риалы мешками лежат… — просовывая голову между спорящими охотниками, шепчет один из толпы.
— Проси двести туманов, — возбужденно кричит второй.
— Триста! Разве за двести найдешь такую! — убежденно говорит какой–то зевака и, восхищенно чмокая губами, гладит шкуру зверя.
— О чем они так галдят? — спрашивает англичанка.
— Боятся продешевить, никак не найдут сходную цену.
— Пятьдесят туманов, — вдруг неуверенно говорит старший из охотников и вопросительно смотрит на меня.
Я перевожу его слова.
— Только–то? Да у нас за такую сумму я бы не купила шкурки порядочной кошки, — смеется дама и, вынув из перламутрового кошелька деньги, отдает ошалевшему от удивления, приготовившемуся к долгому спору и торговле охотнику.
— Ах, пах–пах! — с сожалением качает головой один из советчиков. — Ай, дурная голова, чего спешил! Говорил тебе, проси триста… Ищи теперь второй раз такого счастья…
Солдат, провожавший даму, перебрасывает через плечо тяжелую шкуру тигра с оскаленной мордой и под смех и улюлюканье толпы несет ее к выходу, где на площади ждет даму ее экипаж.
— Вы позволите, полковник, еще немного воспользоваться вашей любезностью? Здесь, на Востоке, европейцы должны помогать друг другу.
— Я к вашим услугам, мадам, — говорю я, к своему удивлению не видя возле себя Сеоева.
Голос у женщины приятный, грудной и, кажется, тот самый, который так недавно я слышал в Баку и затем на палубе нашего парохода. Я не ошибаюсь, я мог бы отличить его из тысячи других женских голосов. Мы идем мимо торговцев, истошными криками расхваливающих свой товар.
— Хурма! Ах, пах–пах!.. Вот хурма, так хурма! Сам английский шах не сдал такой… Да я ему, неверной собаке, ни за какие деньги и не отдам ее, а вам, правоверные, только за два шая, только за два шая!.. — размахивая руками, кричит торговец фруктами.
— Какая забавная фигура, — указывая на продавца хурмы, говорит дама. — Переведите, пожалуйста, что он говорит.
Я слегка замялся, желая смягчить фразу, так красочно сказанную иранцем.
— Не стесняйтесь. На Востоке я научилась слышать самые разнообразные выражения, — заметя мое смущение, говорит спутница. — Все это забавно и интересно. Я, правда, и раньше бывала в Багдаде и Бомбее, но здесь впервые, и этот Восток очень отличается от Месопотамии и Индии, — внимательно разглядывая ряды, рассказывает дама. — Ведь сюда я приехала не через Багдад или Мохаммеру, а из… — она смеется, — Баку. Да, да, из вашей страны. Я была больше десяти дней в Москве и уж оттуда выехала в Тегеран.
Я не ошибся, это была она. Ее простые правдивые слова несколько успокоили меня.