Медная пуговица. Кукла госпожи Барк

— Мне кажется, среда более приятна для разговоров, — ответил я.

— Хорошо, пусть будет в среду, — согласился он.

Это был довольно торжественный выезд: впереди два мотоциклиста, затем лимузин Эдингера, в котором находились Эдингер, я и еще двое гестаповцев, как выяснилось в дальнейшем, инженер, специалист по связи, и радист, и, наконец, сзади открытая машина с охраной.

В продолжение всей дороги Эдингер самодовольно молчал, но, подъезжая к даче, внезапно обратился ко мне:

— Не указывайте мне местонахождения своей рации, Блейк…

По всей вероятности, ему очень хотелось поразить меня. Утверждающим жестом он указал на дачу с железным петухом.

— Здесь?

Кажется, я неплохо разыграл свое изумление, потому что у Эдингера вырвался довольный смешок.

— Видите, Блейк, нам все известно, — самодовольно произнес он. — Я лишь хотел проверить, насколько вы правдивы. — Он подошел к калитке и пригласил меня идти вперед. — Показывайте.

Я открыл двери и посмотрел под ноги: не было никаких следов, но и не было пыли; кто–то, кто был здесь после Железнова и меня, подмел пыль, уничтожая свои следы.

Мы прошли в кухню, спустились в погреб, я сдвинул бочку, и мы очутились перед передатчиком.

Я слегка поклонился Эдингеру.

— Прошу вас. — И не преминул слегка его упрекнуть: — А вы еще сомневались во мне!

Эдингер обернулся к инженеру:

— Ознакомьтесь, господин Штраус.

Инженер наклонился, радист подал ему отвертку, он быстро отвинтил какую–то деталь, осмотрел, заглянул еще куда–то. Все это делалось очень быстро, квалифицированно, со всем знанием предмета.

— Да, господин обергруппенфюрер, это английский аппарат, — подтвердил он. — Изготовлен на Острове.

— Тем лучше, — одобрительно сказал Эдингер и обратился ко мне: — Когда вы на нем работаете?

— Дважды в месяц, — объяснил я. — Четырнадцатого и двадцать восьмого, от четырнадцати до пятнадцати, одиннадцать и шесть десятых.

— О, вы совсем молодец! — похвалил меня Эдингер. — Теперь я понимаю, почему среда приятнее четверга. Сегодня четырнадцатое.

Он взглянул на часы, позвал радиста.

— Пауль!

Взглянул на меня.

— Позывные?

— «Правь, Британия!» — сказал я.

— Отзыв?

— «Британия, правь над волнами!»

— Отлично, — сказал Эдингер. — Сейчас тринадцать сорок. Благодарю вас, господин Берзинь, за то, что вы выбрали такое подходящее время. Ганс, к аппарату! Слышали позывные… И затем переходите на прием.

Потянулись минуты томительного ожидания. Ганс работал.

Я, конечно, понимал, что в этот день все было предусмотрено с обеих сторон, но все же облегченно вздохнул, когда заметил, что Ганс услышал ответ… Эдингер властно указал мне на аппарат:

— Говорите!

Я стал вести разговор с помощью изученного мною кода, разговор от имени Блейка, о каких–то текущих делах, о положении в Риге, о всяких слухах, побранил немцев…

Эдингер и его сотрудники напряженно прислушивались и всматривались в меня.

— Это Лондон? — спросил Эдингер, когда я закончил разговор.

— Нет, Стокгольм, майор Хавергам, — объяснил я. — Резидент нашей службы, через него я связываюсь с Лондоном.

— Молодец, Берзинь! — еще раз похвалил меня Эдингер. — Порядка ради мы попытаемся запеленговать вашего Хавергама, но я вижу, вы ведете честную игру…

В Риге он потребовал от меня код, и я по памяти написал у него в кабинете большинство условных обозначений, а затем, спустя день, привез ему аккуратно переписанную табличку.

— Отлично, Блейк, — одобрил обергруппенфюрер. — Теперь мы сами будем связываться с вашим Хавергамом, очередь за агентурной сетью. Если она будет того стоить, вы получите Железный крест.

«Или пулю в затылок, — подумал я. — Кто знает, захотите ли вы и дальше возиться с Дэвисом Блейком!»

— Эту сеть не так просто подготовить к передаче, — уклончиво сказал я. — Но я постараюсь.

Однако Эдингер был так доволен моим подарком, что я мог еще какое–то время тянуть с передачей агентуры.

Что касается рации, мне больше не пришлось ее видеть; не знаю, что уж там передавали и принимали немцы, но, судя по тому, что Эдингер не высказывал мне никаких претензий, «майор Хавергам» находился на должной высоте. Тогда это меня даже слегка удивляло, и только впоследствии я убедился, что все, что ни делал Пронин, всегда делалось серьезно, основательно и так, чтобы никого и ни в чем нельзя было подвести. Но, пожалуй, за исключением этого эпизода моя личная жизнь в течение всей зимы текла на редкость монотонно. Я действительно пытался обнаружить тщательно законспирированную агентурную сеть Блейка, и мои усилия не могли ускользнуть от внимания гестапо. Эдингер, считая, что я работаю на него, набрался до поры до времени Терпения. Но мне тоже приходилось запастись терпением в ожидании благоприятного стечения обстоятельств, и если бы не вечера, которые я иногда проводил с Железновым, я бы ощущал свое одиночество очень остро.