Медная пуговица. Кукла госпожи Барк

Попытался найти Марту, но я не знал, где ее искать, а в адресном столе Марта Яновна Круминьш не значилась.

Потом мне пришла в голову мысль съездить на кладбище. Я прошелся по аллеям, побродил между памятников и крестов и, удивительное дело, нашел собственную могилу: памятник майору Макарову сохранился в неприкосновенности.

Что еще остается сказать?..

По роду своей работы мне приходится следить за иностранной прессой, правда, я интересуюсь больше специальными вопросами, но попутно читаешь и о другом.

Профессор Гренер перебрался–таки за океан, у него там свой институт, он там преуспевает.

Мне пришлось как–то прочесть письмо нескольких ученых, опубликованное в крупной заокеанской газете, в котором они поддерживали венгерских контрреволюционеров и с нескрываемой злобой выступали против венгерских рабочих и крестьян, требуя обсуждения «венгерского вопроса» в Организации Объединенных Наций. В числе прочих под письмом стояла и подпись профессора Гренера.

Ну, и в заключение еще об одной встрече с Прониным, которая имеет некоторое отношение к описанным событиям.

После всего того, что я пережил в Риге, нерушимая дружба связала меня с латышами, навсегда запечатлелись в моем сердце образы мужественных латвийских патриотов, и все, что так или иначе касалось теперь Латвии, для меня не безразлично.

Зимой 1955 года в Москве проходила декада латышского искусства и литературы, и Пронин пригласил меня посмотреть пьесу Райниса. Во время спектакля Пронин все время обращал внимание на одну актрису, называл ее, хвалил, подчеркнуто ей аплодировал, как это мы часто делаем по отношению к своим личным знакомым.

Потом он слегка меня толкнул и спросил:

— Неужели не узнаете?

Какое–то смутное воспоминание мелькнуло передо мной и растаяло.

— Нет, — сказал я.

— Неужели не помните? — удивился Пронин. — Баронесса фон Третнов!

— Так это была артистка! — воскликнул я.

— Рижская работница, — поправил меня Пронин. — Она и не помышляла о театре. Это товарищи после ее выступления в роли баронессы фон Третнов натолкнули ее на мысль об артистической карьере.

А в антракте Пронин велел мне посмотреть в правительственную ложу. Он указал на пожилого человека, беседовавшего в этот момент с одним из руководителей нашей партии.

— Тоже не узнаете? — спросил Пронин. — Букинист из книжной лавки на Домской площади.

Но я не узнал его даже после того, как Пронин сказал мне, кто это такой. Так познакомился я с судьбой еще двух действующих лиц этого, так сказать, приключенческого романа.

И кажется, можно поставить точку.

Кто–то это прочтет, переберет в памяти страницы собственной жизни, поверит мне, а может быть, и не поверит, а потом забудет.

Только мне самому ничего, ничего не забыть!

Осенью, обычно осенью, когда особенно часто дает себя знать простреленное легкое, я подхожу иногда к письменному столу, выдвигаю ящик, достаю большую медную пуговицу с вытисненным на ней листком клевера, какие в прошлом веке носили на своих куртках колорадские горняки, долго смотрю на эту реликвию, и в моей памяти вновь и вновь оживают описанные мною события и люди.

1941–1957 гг.

Рига — Москва

Хаджи–Мурат МУГУЕВ. КУКЛА ГОСПОЖИ БАРК

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

— Привидения существуют, — сказал маленький человек, робко тронув меня за локоть. — Это факт. Они появляются ровно в одиннадцать часов ночи, а в полночь исчезают…

Я улыбнулся.

— Честное слово… Уверяю вас, я не шучу. Ровно в одиннадцать они появляются так же аккуратно, как и дневальные у ваших ворот. Я понимаю, что вы не верите мне, в наше время — и такая чертовщина, но тем не менее это факт.

Я внимательно глянул ему в глаза, но маленький человечек виновато улыбнулся и тихо сказал:

— Я здоров… совершенно здоров, хотя мне понятно ваше недоверие. И я на вашем месте подумал бы, что это говорит неостроумный шутник…

Он помолчал и потом еще тише сказал:

— И все же привидения существуют, и сегодня они снова не дадут нам спать.

— Кому нам? — спросил я.

— Мне, моей соседке Елизавете Львовне, инженеру Градусову с женой и вообще всей квартире. Мы обратились за помощью в комендатуру, но там только посмеялись над нами…

Я с интересом посмотрел на него. Небольшого роста человек, с неловкими угловатыми манерами, робким взглядом и застенчивой улыбкой был немного смешон, хотя его грустные глаза привлекали к себе теплым огнем. Лицо его было не совсем обычным. Большой лоб и квадратный подбородок говорили об уме и характере незнакомца, но, взглянув в его наивные и несколько удивленные глаза, вы ни за что не предположили бы, что у этого человека есть воля. Неширокий, но заметный шрам, шедший от левого уха к виску, был тщательно прикрыт зачесанными набок волосами.

— Но согласитесь, что все–таки странно в наши дни слушать детские рассказы о привидениях, да еще в городе, только три недели назад освобожденном от врага…

— И все–таки это так, и самое странное то, что привидения появились всего лишь десять дней назад…

Я насторожился. Это могло быть интересным.