Медное королевство

Ахнув, она ощупала бугристые края шрама, окольцевавшего его запястье.

– Откуда у тебя это? – спросила она встревоженным голосом.

Али запаниковал.

– Из… Ам-Гезиры, – проблеял он. – Пустяки. Старая рана.

Мать снова окинула его взглядом с ног до головы.

– Ты не был в хаммаме, – повторила она свое раннее наблюдение. – Не снимал этот грязный халат… – Она заглянула ему в глаза. – Али… сколько еще шрамов на твоем теле?

У Али ухнуло в животе. Она задала этот вопрос, как будто заранее зная ответ.

– Снимай, – скомандовала она и стала стягивать халат с его плеч, пока Али не успел опомниться.

Под халатом на Али была туника без рукавов и набедренник, доходивший ему до лодыжек.

Хацет втянула носом воздух. Схватив его за обе руки, она принялась изучать шрамы, прочертившие его тело. Ее пальцы задержались на рваной линии чуть ниже ключиц, оставленной крокодиловыми зубами, потом легли на ладонь, дотрагиваясь до выжженной отметины от большого рыболовного крюка. Ее глаза наполнились ужасом.

– Ализейд, откуда у тебя эти шрамы?

Али трясло. Он разрывался между данным отцу обещанием никому не говорить о той ночи и невыносимым желанием понять, наконец, что же случилось с ним тогда, на дне черного озера. Гасан намекал, что Аяанле были связаны с маридами древними узами и использовали эту связь для покорения Дэвабада, и в минуты, когда Али приходилось особенно тяжело, он боролся с искушением разыскать кого-нибудь из соотечественников матери и выспросить у них все, что им известно.

Но отец сказал, что никто не должен знать. Никто и никогда не должен узнать.

Хацет, похоже, и сама заметила нерешительность, написанную у него на лице.

– Али, посмотри на меня. – Она обхватила его лицо ладонями, заставляя посмотреть себе прямо в глаза. – Я понимаю, что ты меня опасаешься. Да, у нас бывают разногласия. Но это важнее любых разногласий. Ты обязан сказать мне все, как есть. Откуда у тебя эти шрамы?

Глядя в эти теплые золотые глаза, взгляд которых всегда успокаивал его в детстве, когда он обдирал себе локти, лазая по деревьям гарема, Али не мог ничего от нее утаить.

– Озеро, – проговорил он еле слышным шепотом. – Я упал в озеро.

– В озеро? – повторила она за ним. – В Дэвабадское озеро? – Глаза Хацет округлились. – Тот бой с Афшином. Мне говорили, якобы он столкнул тебя за борт, но ты успел ухватиться за что-то, не долетев до воды.

Али покачал головой.

– Это не совсем так, – ответил он сквозь ком в горле.

Хацет сделала глубокий вдох.

– Ох, сынок… А я все о политике да о политике, – добавила она, не выпуская его рук из своих. – Расскажи, что там произошло.

Али помотал головой.

– Я почти ничего не помню. Дараявахауш стрелял в меня. Я потерял равновесие и свалился в воду. Под водой я что-то почувствовал: как будто что-то живое вгрызалось в меня, в мои мысли, и когда оно увидело Афшина… – Али содрогнулся. – Тогда это… существо буквально рассвирепело, амма. И приказало мне назвать свое имя.

– Имя? – переспросила Хацет, повышая голос. – Ты назвал его?

Он кивнул пристыженно.

– Оно стало показывать мне страшные видения. В них Дэвабад был разрушен, а вы все – убиты… – Его голос надорвался. – Оно присосалось ко мне, кусая и разрывая кожу, а само снова и снова подбрасывало мне эти образы. Зейнаб и Мунтадир слезно звали меня на помощь, умоляли назвать свое имя, и в конце концов они… сломили меня. – Он едва смог выдавить из себя последние слова.

Хацет крепко обняла сына.

– Тебя не сломили, сынок, – уверяла она, поглаживая его по спине. – Ты никак не мог им противостоять.

По телу пробежала нервная дрожь.

– Значит, ты знаешь, что это такое?

Его мать кивнула, отстраняясь, чтобы прикоснуться к шраму от крюка на его ладони.

– Я – Аяанле. Я знаю, кто оставляет такие отметины.

Непроизнесенное слово повисло между ними, пока у Али не кончилось терпение.

– Это были мариды, да? Мариды сделали это со мной?

Он отметил, что его мать бегло окинула павильон взглядом, прежде чем ответить. То, что она сделала это сейчас, а не во время разговоров о правительственном заговоре, говорило само за себя. И заставляло нервничать не на шутку.

– Да. – Хацет выпустила его руки. – Что произошло после того, как ты назвал им свое имя?

Али сглотнул.

– Марид вселился в меня. Со слов Мунтадира, я был похож на одержимого и говорил на неизвестном языке. – Он закусил губу. – Марид убил Дараявахауша моими руками, но я ничего не помню в промежутке между тем, как назвал свое имя, и тем, как проснулся в лазарете.

– В лазарете? – переспросила Хацет, насторожившись. – А Нахида знает, что…

– Нет. – Опасный тон ее вопроса и отголоски былой привязанности подтолкнули Али на ложь. – Ее там не было. О случившемся известно только отцу и Мунтадиру.

Глаза Хацет сузились в щелочки.

– Твой отец знал обо всем, что сделал с тобой марид, и все равно отправил тебя в Ам-Гезиру?