Медные монеты даруют миру покой [огрызок, 93 главы из ???]

Мох, что поднял монах, почти сразу обернулся двумя небольшими листами бумаги в форме человечков. Монах скользнул безразличным взглядом по бумажным лицам, затем сложил человечков пополам и спрятал в поясной мешочек.

Не успел Сюэ Сянь сплюнуть в лицо Святоше кровь, что бурлила у него внутри, как уже оказался вплотную прижат к его талии — не осталось и намёка на пространство между ними.

Если бы угнетение могло задушить до смерти, Сюэ Сянь, пока его сложили и убрали в мешочек, умер бы раз двести. Он был горделив, мог задирать других, но не терпел, чтобы подобным образом поступали с ним, — дерзкий, крайне своенравный Старейший. В этот раз упрямец напоролся на гвоздь, перевернул собственную лодку.

С чего бы всё ни началось, теперь его со Святошей связала вражда.

Сюэ Сянь был из тех, кто не выносит контроля, его мог бы задобрить пряник, но не сдержал бы кнут. Если бы у него был при себе клинок, он без тени сомнений вонзил бы его монаху в поясничный глаз[16], — жаль, у Сюэ Сяня не было привычки носить меч.

Этот монах походил на ледяной столб — но, несмотря на то, что он совершенно не выражал эмоций, тело его было тёплым. Мягкий жар сочился сквозь тонкую белоснежную холстину, передавался бумажной оболочке.

Совсем скоро бумажный Сюэ Сянь был полностью окутан теплом.

Как раздражающе!

Это в самом деле раздражало — у человека, чьё тело ослабила болезнь, даже крохи тепла могли сломить волю к сопротивлению, особенно у человека, что, как Сюэ Сянь, был полгода полностью парализован.

Его меридианы и вены были заблокированы, ци и кровь не могли циркулировать свободно, а тело, в котором он пребывал сейчас, не способно было удерживать тепло, и почти весь одиннадцатый лунный месяц Сюэ Сянь очень мёрз. Застигнутое врасплох таким контрастом, его тело обмякло и расслабилось раньше, чем успокоился разум, ему показалось вдруг, что он не может и шелохнуться.

Сложенный вдвое, Сюэ Сянь несколько мгновений лежал раздражённый, но наконец сумел преодолеть слабость тела и принялся незаметно изучать рукой содержимое поясного мешочка.

Сюэ Сянь по-прежнему не мог понять, насколько способен этот молодой монах.

Возможно, у него в самом деле были некоторые навыки… Но разве можно назвать навыками то, что он оторвал клочок белой холстины и поднял кусок мха? С этим справился бы и голозадый малыш, писающийся, играя в грязи! К тому же настоящие мастера могли поднять валун щелчком пальцев, разом перевернуть весь двор — что говорить о каком-то мхе. Так зачем утруждать себя поисками старой меди и поднимать их самому?

А если навыков у него всё же не было, как он сумел с одного взгляда рассмотреть их сквозь иллюзию?

Поначалу Сюэ Сянь был очень осторожен, волнуясь, как бы не создать шума, передвигался по мешочку медленно и аккуратно, пользуясь преимуществами бумажного тела, — заметить что-то в самом деле было бы трудно.

Впрочем, это не затянулось надолго — скоро он растерял осторожность и забыл о сдержанности. Он заметил, что Святоше в любом случае будет не до него: сквозь мешочек из двух слоёв белоснежной холстины он слышал неясный шум толпы на улице — видимо, кто-то собрал людей с некой целью.

— С-с-с… Ты зачем меня по лицу ударил? — процедил Цзян Шинин сквозь зубы, понизив голос. Звучало так, точно его терпение к Сюэ Сяню почти дошло до предела.

Сюэ Сянь завозился быстрее и по неосторожности похлопал не там. У него не было ни времени, ни желания вдаваться в объяснения, и он тихо шикнул в ответ, намекая книжному червю вести себя хорошо и сидеть тихо.

Последние полгода он был обездвижен, и чтобы что-то сделать или отправиться куда-то, ему приходилось ловить попутный ветер — полагаться либо на людей, либо на вещи. В этот раз ему посчастливилось встретить Святошу — даже если все его навыки состояли в том, чтобы обманывать, у него, по крайней мере, должны были быть талисманы при себе, чтобы дурачить людей. Сюэ Сянь планировал раздобыть что-нибудь полезное, раз уж оказался в этом мешочке, а после, воспользовавшись суетой, уйти.

Как раз когда Сюэ Сянь был очень занят, молодой монах, что поймал его, наконец подошёл к воротам лечебницы Цзянов.

Изначально толстые и массивные, они давно были повреждены, даже медное кольцо уже утратило форму. Когда створки встречались, они не сходились впритык, оставляя широкую щель. Монах остановился перед выходом и поднял взгляд.

Сквозь оскал створок он отчётливо видел, что снаружи ворота окружила тёмная масса людей. Лечебница Цзянов давно была заброшена, и, естественно, на воротах не могло висеть фонарей — а если бы они и были, не нашлось бы кому зажечь их. Но сейчас каждый снаружи держал по бумажному фонарю — белые покачивающиеся шары отбрасывали свет на людей, позволяя рассмотреть надменные мрачные лица. С такими приходят с дурными намерениями.

Весь их вид выражал: если они пришли не за призраком — то за человеком.