Медный гусь

Продираясь сквозь ельник, пресвитер порвал подол рясы, но даже не обратил на то внимание. Он рвался на капище искоренять иноверческую веру и теперь, растолкав стрельцов, порывисто направился к идолу. Приблизившись, он схватил болвана за покалеченную голову и принялся его расшатывать, но болван стоял крепко, даже не шевелился. Остервенев, пресвитер пнул его ногой, чуть не повалился на спину, развернулся и, разъяренный, кинулся к Прошке Пономареву. Стрелец в испуге ружье бросил и голову руками закрыл. Но пресвитер карать его не собирался. С плеча Прохора он сорвал бердыш и побежал назад к идолу. С разгона всадил в деревянную шею полумесяц лезвия.

— Загубит секиру, — тихо сказал Мурзинцев.

Щепки летели в разные стороны, при каждом ударе лезвие тонко звенело, а дерево, словно бубен, отдавалось низким гулом. Пресвитер замах делал во все древко, рубил от плеча, оружия не жалея. Над островом каталось тяжелое раскатистое эхо, словно бревна с горы катились, друг о друга спотыкаясь.

— Рожин, — позвал сотник, отвернувшись от неистового священника. — Ты говорил, что в Белогорье два капища. Может, это другое, которое для Обского старика?

Толмач кивнул на березу-трехстволку.

— Гляди внимательно, — ответил он. — На что похоже?

— Чтоб меня… — выдохнул Мурзинцев. — Как есть, гусиное крыло…

— Вот-вот… Я осмотрюсь, следы вогулов поищу, — сказал Рожин и побрел к дальней стороне капища, чтобы не видеть неистовства отца Никона.

Голова болвана уже едва держалась и после очередного удара уткнулась подбородком в грудину и бухнула на землю, да так тяжело, словно была она не деревянной чуркой, а пушечным ядром. Поверженный болван теперь смотрел на пресвитера снизу вверх единственным глазом, в и во взгляде этом было равнодушие, безучастность, будто ему не было дела до суеты пришлых людей.

— Спаси и сохрани, Господи… — выдохнул Игнат Недоля и перекрестился.

А пресвитер уже бежал к ряду болванов, что охраняли священную березу, замахивался на ходу бердышом и горланил проклятия:

— Изыди, сатанинское отродье, воротись в ад! Именем Господа нашего Иисуса Христа изгоняю нечисть с земли сей!..

Семен Ремезов смотрел на отца Никона ошалело, словно впервые его увидел, потом топор из-за спины достал и под опашень засунул, чтоб не видно было. Стрельцы вслед за Мурзинцевым осторожно вышли на центр поляны, в нерешительности замерли, не зная, что делать и как на горячность отца Никона реагировать. Прошка Пономарев испуганно вокруг оглядывался: везде ему мерещились желтые змеиные глаза вогульских леших — и, безоружный, к Лису с Недолей жался.

Срубленные болваны летели на землю один за другим, как ржаные колосья под косой, а отец Никон еще и в землю их ногами втаптывал, чтоб в преисподнюю провалились навеки.

— Там тебе самое место, идолище диавольское!..

Последний болван пал, и пресвитер бросился к березе. С размаху в крайний ствол рубанул, но живое дерево оказалось куда крепче гнилой древесины идолов. Лезвие бердыша жалобно звякнуло и осталось торчать в стволе, войдя в него на два пальца. Береза вздрогнула, ветвями тряхнула, будто ее оса ужалила, ствол заныл, как полый, и где-то совсем близко пискнул-всплакнул кулик.

— Сломал-таки бердыш, — тихо сказал Васька Лис, которому давно уже было не до смеха. Недоля в который раз перекрестился.

Отец Никон порывисто развернулся, все еще держа древко двумя руками. Его лицо пылало, по лбу стекал пот, борода на два клина распалась и черными бивнями торчала в стороны, а в глазах сверкало пламя, словно он собирался и стрельцов в капусту порубить. Служивые невольно попятились.

— Отрок, топор! — прорычал пресвитер.

— Я… прости, владыка. В пути посеял… — тихо ответил Семен, опустив очи долу.

Мурзинцев внимательно посмотрел на парня, но промолчал.

— Прошка, тащи голову болвана! — снова рявкнул отец Никон, вмиг приняв другое решение. — Идолов этих проклятых к березе, юрты рвите, бересту и жерди туда же! Черепа повалять! Огню сатанинское древо предадим!

Лис, Недоля и Пономарев опасливо на Мурзинцева покосились, но сотник перечить пресвитеру не решился. Злобно жуя левый ус, он отвернулся и порывисто направился прочь от капища, вмиг придумав себе надобность потолковать с Рожиным. Стрельцы неохотно, косясь на пресвитера, принялись разбирать юрты и выковыривать жерди.

Рожина сотник нашел на берегу. Толмач сидел на корточках и рассматривал что-то у себя под ногами.

— Что тут? — спросил сотник.

— След от дощаника. Вода вчера выше была, поэтому вогулы лодку вытащили к самым деревьям, вон там привязали. Сегодня утром ушли. Агираш откамлал, и ушли. Теперь менква можно не опасаться, он за пустое капище драться не станет, — Рожин помолчал немного, спросил с грустью: — Все еще буянит?

Мурзинцев кивнул, ответил:

— Болванов порубил, бердыш похерил, теперь березу палит…

— Кабы не заставил часовню ставить.

— Не бывать этому! — мрачно заверил сотник, помолчал, добавил спокойнее: — Возвращаться пора, скоро темнеть начнет.

С этим Рожин был согласен.