Медный всадник

– Не могу. Вчера расстреляли трех женщин за подделку карточек. Прямо на улице и оставили их лежать. По закону военного времени. Иди, милая, завтра придешь.

– Завтра приду, – пробормотала Татьяна, выходя.

Домой она идти не могла. И не пошла. Просидела в бомбоубежище, пока не пришло время идти на работу. Веры не было. Татьяна немного поспала в одной из холодных комнат. В столовой ей дали чуть-чуть бульона и несколько ложек каши. Она безуспешно искала Веру, потом сидела у постели умирающего солдата. Он спросил, уж не монашка ли она. Она покачала головой, но ответила, что он может сказать ей все.

– Мне нечего тебе сказать. Почему ты вся в крови?

Она попыталась было объяснить, но что тут было объяснять?

Татьяна думала об Александре. О том, как он постоянно стремился ее защитить. От бомбежек, от Дмитрия, от работы в больнице, тяжелой, грубой и неблагодарной. От развалин в Луге. От голода. Он не хотел, чтобы она дежурила на крыше. Не хотел, чтобы она ходила в магазин одна или без дурацкой каски, подаренной им. Просил, чтобы она постоянно умывалась и чистила зубы, хотя на них не было остатков еды.

Хотел одного.

Чтобы она выжила.

Это давало некоторое, пусть и слабое, облегчение.

Некоторое, пусть и слабое, утешение.

Разве ей недостаточно?

Вернувшись домой около семи, она застала всю семью в страшном волнении, а когда рассказала, что случилось, ее стали ругать за то, что не пришла сразу.

– Какой там хлеб?! Главное, ты жива! – повторяла мама.

Даша объяснила, что послала Александра искать ее.

– Прекрати это, Даша, – устало отмахнулась Татьяна. – Что, если его убьют? Я сама прекрасно доберусь.

Странно, что ее ни разу не упрекнули за потерянный хлеб.

Татьяна молча удивлялась до тех пор, пока не обнаружила причину. Все оказалось очень просто: Александр принес немного масла, соевых бобов и половину луковицы. Даша приготовила чудесное рагу, добавив ложку муки и чуточку соли.

– И где это рагу? – осведомилась Татьяна.

– Там было не так уж много, Танечка, – пояснила Даша.

– Мы думали, ты поешь на работе, – вторила мама.

– Ты ведь поела, правда? – спросила бабушка.

– Мы были так голодны, – добавила Марина.

– Да, – кивнула обескураженная Татьяна. – Обо мне не волнуйтесь.

Александр пришел около восьми. Его не было часа три. И сразу же спросил:

– Что с тобой стряслось?

Татьяна повторила свой невеселый рассказ.

– А где ты была весь день? – допытывался он, обращаясь к ней так, словно в комнате больше никого не было.

– На работе. Думала, что там покормят.

– А там покормили?

– Почти. Немного каши. И прозрачная водичка.

– Ничего, – кивнул Александр, снимая шинель. – Даша приготовила бобы.

Кашель. Отведенные глаза. Но Александр ничего не понял:

– Даша, где бобы? Я же принес сегодня. Ты сказала, что сготовишь рагу.

– Я сготовила, – пролепетала Даша. – Но его было так мало. На всех не хватило.

– Вы съели все и не оставили ей?

Он побагровел.

– Александр, ничего страшного, – поспешно заверила Татьяна. – Они и тебе не оставили.

Даша нервно рассмеялась:

– Ты всегда можешь поесть в казарме, милый, а она сказала, что обедала.

– Она лжет! – прогремел он.

– Я поела, – вставила Татьяна.

– Лжешь! – рявкнул Александр. – Я запрещаю тебе ходить в магазин! Отдай им карточки и пусть сами выкупают свой чертов хлеб! И чтобы больше не смела ублажать их, если они даже не позаботились оставить тебе еду, которую принес я!

Татьяна молча смотрела на него, такая счастливая, что, кажется, в эту минуту отказалась бы от любого обеда. И ничего ей не нужно, кроме него…

Повернувшись к Даше, он, задыхаясь, продолжал:

– Кто будет приносить хлеб, если она умрет? Кто таскает из госпиталя суп в ведерке? Кто делится своей кашей?

– Я тоже приношу кашу с фабрики, – недовольно напомнила мать.

– Да, но перед этим съедаете половину! Думаете, я ничего не понимаю? Не вижу, как Марина выбирает месячную норму за первые две недели, а потом требует хлеба у Татьяны, которая надрывается, пока все вы спите!

– Я не сплю, а шью. Каждое утро, – окончательно обиделась мать.

– Таня, – заключил Александр, все еще вне себя от гнева, – больше ты не отовариваешь ничьи карточки. Понятно?

Он снова обращался к ней так, словно, кроме них двоих, в комнате никого не было.

Татьяна пробормотала, что идет умываться. Когда она вернулась, Александр, уже немного успокоившись, курил.

– Иди сюда, – тихо велел он.

Марина с мамой были в другой комнате. Бабушка куда-то вышла.

– А где Даша? – тихо спросила Татьяна, подходя.

– Пошла к Нине за открывалкой для консервов. Ближе.

– Шура, пожалуйста! Где твое безразличное лицо? Ты мне обещал.

Он смотрел в ее свитер.

– Не волнуйся. Ничего со мной не будет.

– Ты совсем меня извела, – отозвался он. – Не делай этого больше.

Он с тихим тоскливым стоном положил руку на ее бедро. Татьяна на миг прислонилась к его лбу своим. Всего на один миг. Она отстранилась. Он убрал руку.

– Смотри, что у меня есть, Таня.

Из кармана шинели появилась небольшая консервная банка. В комнату вошла Даша.

– Возьми, я принесла открывалку. На что тебе она?

Александр вспорол банку, ножом разрезал содержимое на маленькие кусочки и протянул Татьяне.