Медный всадник - Это ВАМ не Медный змий...

Граф Хвостов,

Поэт, любимый небесами,

Уж пел бессмертными стихами

Несчастье невских берегов.

Много перьев и копий сломано по поводу подлинной роли этой фигуры в поэме.

“Образ Хвостова — обозначение духовной пошлости николаевского Петербурга. За духовным убожеством этого пиита стоят и Булгарин, и Уваров, и другие гонители Пушкина, представители обыденного распорядка петербургской жизни, распорядка, который погубил Парашу и Евгения, погубил декабристов и, пройдет лишь еще немногим более трех лет, погубит и Пушкина,” — это пример прямой трактовки образа Хвостова пушкинистом Ю.Боревым. “Основные эстетические категории”, Издательство “Мысль”, 1960 г.

Встречаются и попытки с претензией на глубину осмысления:

“Видимо, иронический тон посвященных Хвостову строк пушкинской поэмы является и ответом на его пошло-сентиментальные и беспомощные стихи, обращенные к Пушкину, и указание читателю на то, что “опередивший”, “обскакавший” “Медного Всадника” своими виршами о петербургском наводнении граф реально никак не осветил, не разрешил, а лишь опошлил трагедийную тему.”

Так понимал роль графа Хвостова в поэме именитый пушкинист Ю.Оксман в дополнительных комментариях к “Неизданным письмам к Пушкину”, в которых он же и признается в бессилии официальной (сплошь еврейской) пушкинистики проникнуть в тайну второго смыслового ряда рассматриваемого здесь фрагмента да и поэмы в целом:

“И все же включение Пушкиным этого иронически-пародийного пласта в трагедийную, философски насыщенную поэму остается загадкой, и функция этого четверостишия по отношению к общему замыслу поэмы остается для нас пока закрытой.”

Практически с ним соглашается и упоминаемый выше Ю.Борев, поднявший загадку появления графа Хвостова в поэме до уровня проблемы раскрытия второго смыслового ряда поэмы в целом.

“Слишком стройное, грандиозное, обдуманное здание сооружал Пушкин в этой самой зрелой своей поэме, чтобы позволить себе случайную завитушку — необязательные строки, высказанные по случайному поводу. В этом пункте «самая загадочная поэма» Пушкина остается особенно плотно занавешенной”.

В действительности же вся проблема “пушкинистов” — в неспособности понять “общий замысел поэмы”. Хвост — наиболее приметное внешнее отличие представителей животных различных видов от представителей вида “человек разумный”. Скорее всего введением в сюжет поэмы данного персонажа поэт хотел обратить внимание будущего читателя на доминирование в современном ему высшем обществе людей с животным типом психики.

Доказательством достоверности нашего предположения могут служить стихи Пушкина 1825 года о петербургском наводнении 7 ноября 1824 года (это наводнение было побудительным мотивом к написанию “Медного Всадника”), которые предшествовали написанию им насмешливой “Оды его сият. гр. Дм. Ив. Хвостову”.

Напрасно ахнула Европа,

Не унывайте, не беда!

От петербургского потопа

Спаслась «Полярная Звезда».

Бестужев, твой ковчег на бреге!

Парнаса блещут высоты;

И в благодетельном ковчеге

Спаслись и люди и скоты.

Существуют данные о том, что тогда от наводнения погиб тираж очередной книжки альманаха «Полярная звезда», издававшегося в 1823 — 1825 годах будущими декабристами А.А.Бестужевым и К.Ф.Рылеевым. Книжка была вновь отпечатана и вышла в свет в марте 1825 года. Хорошо видно, что в обращении к Бестужеву поэт пародийно использовал библейский рассказ о всемирном потопе, во время которого уцелел единственный праведник на земле Ной, по указанию Свыше соорудивший корабль-ковчег, на который поместил свою семью и по семи пар чистых и нечистых животных.

В альманахе писателей-декабристов наряду с известными деятелями русской культуры, принимали участие и эпигоны изящной западной словесности, к которым у Пушкина было резко отрицательное отношение. Отсюда и заключительная фраза: “Спаслись и люди, и скоты”.

Так поэт впервые, хотя и в шутливо-иносказательной форме, затронул вопрос различения животного и человечного строя психики в толпо-”элитарном” обществе.

Насмешка же над самим Хвостовым связана была с тем, что тот выступил с одой “На смерть Байрона”. Лорд Байрон при жизни был большой почитатель Древней Греции, причем романтизм английского поэта безуспешно пытался в современной ему Греции возродить идеалы древних жителей Эллады.

Певец бессмертный и маститый

Тебя Эллада днесь зовет

На место тени знаменитой,

Пред коей Цербер днесь ревет.

Это насмешливое обращение Пушкина к графу Хвостову, которого он с неподдельной иронией уподобляет Байрону и рекомендует ему взамен романтических словоизлияний по поводу “Свободолюбивой Греции” (в то время шла спровоцированная и не поддержанная реальными шагами западными политиками борьба греков с османским владычеством) отправиться туда самому.

Как здесь, ты будешь там сенатор,

Как здесь, почтенный литератор,

Но новый лавр тебя ждет там,

Где от крови земля промокла:

Перикла лавр, лавр Фемистокла;

Лети туда, Хвостов наш! сам.

Вам с Байроном шипела злоба,

Гремела и правдива лесть.

Он лорд — граф ты! Поэты оба!

Се, мнится, явно сходство есть.