Медовые реки

   Благодаря неудержимой энергии Фрола Иваныча, тамбовская артель к концу мая устроилась вместе, т. е. на одной работе, что представляло много удобств.   -- Слава Богу, все теперь в одной кучке,-- радовался за всех Фрол Иваныч.-- Уж на что лучше... А разбились-бы по одному человеку -- и конец артели. Куда человек, ежели он от своих отстанет? Пропал, как швед под Полтавой...   Фрола Иваныча, огорчало только то, что Мосей Шаршавый как-будто не выражал особенной радости. Даже совсем наоборот -- старик все хмурился и угнетенно вздыхал.   -- Да ты это что, Мосей?-- спрашивал Фрол Иваныч.-- Точно муху проглотил...   -- Есть и муха, Фрол Иваныч... Верно ты сказал.   Какую муху проглотил Мосей -- так и осталось неизвестным, что окончательно огорчило Фрола Иваныча.   -- Вот и хлопочи для земляков,-- ворчал он.-- Ониже над тобой и фигуряют...   Потом, по наведенным справкам, оказалось, что Мосей почти каждый вечер куда-то исчезал и возвращался домой поздно.   -- Уж не закутил-ли грешным делом старик,-- посомневался Фрол Иваныч.-- Трактиров у нас вполне достаточно, ежели который человек слабый...   "Муха" Мосея Шаршаваго засела в "России". Старик Черепов полюбил тамбовскаго мужика и каждый раз угощал его чаем. Мосей усаживался с большой осторожностью на краешек стула и пил один стакан чая за другим. Иногда угощала его Ирина, а когда ея не было -- наливал чай сам Черепов. Мосей обливался потом и все-таки пил, не смея отказаться. Черепов шагал по номеру, заложив руки за спину, и говорил без конца. Когда он останавливался, Мосей говорил:   -- Совершенно правильно, барин Апполит Андреич... Сущая правда вполне...   Скучавший старый барин читал целый ряд лекций по истории Крыма и Кавказа и предявлял целый ряд остроумных соображений относительно будущаго этих двух жемчужин.   -- Рабочия руки нужны, Мосей, наши русския рабочия руки. В Расее стало тесно жить, а тут всем места хватит.   -- Как не хватить: тут тебе море, а тут сейчас рядышком берег. Очень просто...   Мосея смущало только одно, именно, когда барин раскладывал на своем письменном столе громадную карту и по ней обяснял прошедшее, настоящее и будущее. Мосей решительно ничего не понимал, кроме того, что по "планту" Тамбовская губерния выходила уж как-то обидно маленькой. Двух овец некуда выпустить... Не может этого быть. Просто, казенные анжинеры напутляли на весть что, чтобы скрыть Тамбовскую губернию. А вот когда барин принимался разсказывать про Кавказ, Мосей превращался в один слух и все отлично понимал, только понимал своими мужицкими словами.   -- Эх, старость, старость!..-- иногда говорил Черепов, повторяя слова Тараса Бульбы.-- Если бы не старость, я сам бы пошел с вашей артелью... Нашли бы и землю, и работу.   -- Нашли бы вот как,-- соглашался Мосей.   -- Ты не понимаешь самаго главнаго, Мосей: ты неуязвим, как броненосец. Много ли тебе нужно: один хлеб.   -- Да ежели бы был ион, хлебушко-то, да. я не знаю, что бы, кажется, сделал.   -- Ну, прежде ты крепостной был, а теперь свободный человек.   -- Совершенно свободный, как есть ничего нет.   -- А выведи-ка ты свою бабу на Кавказ -- да там ей и цены не будет.   -- Ну, бабу, барин, трудно поднять, как медведя из берлоги. Она тоже ежели упрется, так ничего не поделаешь... Конечно, ежели мир прикажет, так и баба пойдет...   Мосей начинал понимать, что барин тоже склонен к мечтам, но слепо верил каждому его слову. Кому же и знать, как не старому барину. Вот как все понимает барин и все может обсказать, до крайности. Домой Мосей возвращался точно пьяный и во сне видел гостеприимные кавказские берега, где схоронилось крестьянское настоящее счастье.   Не спалось и старому барину Ипполиту Андреичу, хотя и по другим причинам. Он страдал старческой безсонницей, а в последнее время она сопровождалась какой-то удручающей старческой тоской. Впереди уже ничего не оставалось, кроме механическаго чередования ненужных дней и ночей. А ведь когда-то и он мечтал... Даже и очень мечтал. Но самая деятельная полоса жизни как-то сама собой точно выпала, как незаметно выпадают волосы на голове. Он сейчас с ужасом чувствовал нароставшую в самом себе пустоту жизни и то, что в сущности он, барин Черепов, никого и ничего в жизни не любил. Боже мой, как он сейчас завидовал какому-нибудь Мосею Шаршавому, жизнь котораго была и полна и имела впереди определенную и ясную цель. В этом безвестном тамбовском мужичонке чувствовалась та стихийная сила, которая двигает миллионами. Да, они идут к своему безвестному счастью и будут идти, потому что они нужны, а ненужный никому барин Ипполит Андреич будет гнить в своей могиле... Ему даже самым близким по крови людям, как родныя дети, нечего передать, кроме того, что живите, как знаете.   -- Ах, тоска, тоска!..-- шептал старый барин, шагая по комнате до утра, когда море начинало наливаться белесоватой мглой и от него тянуло теплой влажной струей, как от парного молока.   А там, на базаре, русская история двигалась своим чередом. Фрол Иваныч, оскорбленный в лучших своих чувствах, делал вид, что не замечает тамбовских земляков. Они тоже как будто избегали его заведения. Вообще, чувствовалась натянутость.   -- А все ты, чертова кукла!-- накидывался Фрол Иваныч на жену.-- "Наши танбовцы приехали... Наша танбовская губерния!" Вот тебе и танбовская губерния... Как устроились, так и рыло на сторону. Известный манер...   Можно себе представить удивление Фрола Иваныча, когда в конце мая в заведение явился Мосей Шаршавый в полушубке, валенках и с дорожной котомкой за плечами. С ним пришла и Донька, тоже одетая по дорожному. Фрол Иваныч даже протер глаза.   -- Да ты, это что, Мосей, куда наклался?   -- А вот пришел проститься с землячком,-- спокойно ответил Мосей.-- Спасибо за привет да ласку.   -- Да ты куда в сам-то деле?   -- Мы-то?.. А в Батун... Место такое есть, значит, на самом берегу.   -- И всю артель за собою тащишь?   -- Обнакновенно... Вчера с одним человеком сговорился и задатки получили. Хорошо у вас, да по нашему пропиталу начетисто кубыть...   -- Да ты в уме, Мосей?!.. Точно с печи упал!..   -- Очень даже в уме... Такая уж линия вышла.   В коротких словах и довольно сбивчиво Мосей разсказал о своих душевных беседах с старым барином, о какой-то "верной земле" в Закавказьи и о том, как мучился все это время.   -- Да ты и впрям рехнулся, Мосей!-- вступилась Анисья Филиповна.-- Мало-ли что кто скажет. За всеми не угоняешься... Прямо сказать, сбесился человек.   Фрол Иваныч сначала ругался, ругался вообще и в частности, потом обругал Анисью Филиповну, а когда к заведению подошла вся тамбовская артель -- бросил свой картуз о-земь и неожиданно заявил:   -- Эх, Мосей, не хорошо! Вот даже как не хорошо... Зачем столько время скрывался? Да я сам, коли на то пошло, с вами-бы поехал в Батум... Ей Богу!.. И мне здесь очертело смотреть на разную погань. Ей Богу, поехал-бы!.. И даже очень просто... Да я сейчас поеду!..   Около заведения собралась целая толпа. Над Фролом Иванычем начали подшучивать. Одна Анисья Филиповна была спокойна. Она знала, что на мужа иногда "накатывает" и что он только так говорит, на зло ей.   -- Да в Батуме твоего квасу и пить никто не станет,-- заметил из толпы какой-то бывалый человек.-- Там все красное церковное вино пьют...   Поднялся шум и общий смех. Взбешенный Фрол Иваныч разогнал толпу и продолжал уверять, что непременно завтра же поедет.   -- Обождите денек,-- упрашивал он Мосея.   -- Невозможно, Фрол Иваныч... У нас и билеты на пароход выправлены.   Пароход отходил только в одиннадцать часов, но тамбовцы забрались на пристань спозаранку и терпеливо ждали отвала. Фрол Иваныч прибегал на пристань раза два, чтобы поругаться и сорвать сердце. Между прочим, он принес целую вязку турецких баранок и сердито обяснил:   -- Это от моей старухи...   Ровно за полчаса до отхода парохода в щегольской коляске приехал старик Черепов с дочерью. Тамбовцы были уже на палубе и устраивались с своими пожитками. Мосей бросился по сходне к барину, чтобы проститься.   -- Вот видишь, я приехал проводить вас,-- говорил старый барин, поднимаясь по сходне на палубу.   Ирина разыскала Доньку и тихонько ее спросила:   -- А который Ѳедос?   -- Да вон он... лукоглазый такой...   -- А... Ничего, красивый парень.   -- Да, так в Батум?-- каким-то деланным тоном спрашивал Черепов.-- Что-же, дело хорошее... С Богом!   Тамбовцы узнали "родного барина" и сняли шапки. Вынырнувший из толпы Фрол Иваныч тоже узнал Черепова и тоже снял шапку.   -- Точно так-с, ваше превосходительство,-- ответил он за всех.   -- А ты тоже из артели?-- спросил Черепов, подозрительно оглядывая городской костюм Фрола Иваныча.   -- Я-то тоже тамбовский, ваше превосходительство, только я по квасоваренной части. У меня собственное заведение на базаре.   Черепов поговорил с тамбовцами и отправился с парохода. Уходя, Ирина сунула Доньке полуимпериал и шепнула:   -- Когда будешь выходить замуж, так это тебе на приданое...   Донька даже не сумела поблагодарить и только крепко сжала монету в кулаке.   Когда пароход отваливал, Мосей Шаршавый долго махал своей шапкой. Черепов удостоил его кивком головы. Фрол Иваныч вертелся около него без шапки и повторял:   -- Этот Мосей перекати-поле, ваше превосходительство. Ему везде будет тесно...