Медовые реки

   Даже у прокуроров бывают скверные дни, как, например, было сегодня у Матвея Матвеича Ельшина. Во-первых, он проснулся позднее обыкновеннаго (вчера заигрался в клубе в карты и вдобавок проигрался), а потом -- сегодня ему нужно было ехать в острог, что его каждый раз волновало. За чаем он молчал, стараясь не глядеть на жену, которая в такие дни ему казалась и растрепанной, и грязной, и вообще безобразной. Парасковья Ивановна была на четыре года старше мужа и действительно не блестела особенной красотой. Высокая, брюзглая, с веснущатым лицом и всегда мокрым ртом, она точно создана была специально для того, чтобы омрачать существование прокурора загорскаго окружнаго суда. Сидевший рядом с Парасковьей Ивановной пухлый и головастый мальчик лет пяти напоминал мать.   "Какой-то рахитик...-- думал Ельшин, наблюдая, как сын набивал рот булкой.-- Идиот, совсем идиот... Да и что другое может быть от такой прелестной мамаши..."   По своей прокурорской привычке, Матвей Матвеич у всех своих знакомых находил удивительно ярко выраженные признаки врожденной преступности (морелевския уши, гутчинсоновские зубы, седлообразное небо и т. д.), а у себя дома, когда был не в духе, мысленно даже переодевал жену в арестантский халат и находил, что она служила бы типичным экземпляром преступности. Еще сильнее проявлялась эта преступность в сыне: надбровныя дуги, как у шимпанзе, нижняя челюсть "калошей", как выражаются французские анатомы, несоразмерно длинныя руки, а главное -- этот тупой, безсмысленный взгляд безцветных глаз... В сущности, ничего подобнаго, конечно, не было, и маленький Коля ничем особенным не выделялся среди других интеллигентных детей.. Просто, тихий и склонный к мечтам ребенок, который любил больше всего свое детское уединенное житие.   -- Я убежден, что из этого отшельника с временем вырастет очень хороший преступник,-- уверял жену Ельшин, когда хотел ее позлить.-- Вообще, великолепный экземпляр из области судебной медицины...   Сегодня, под впечатлением вчерашняго проигрыша, Ельшину собственная семья казалась каким-то гнездом преступников, так что он даже пошел в гостиную и посмотрел на самого себя в зеркало, как на человека, который до известной степени, прямо и косвенно, причастен к этому делу. Из зеркала на него смотрело худенькое нервное лицо с карими глазами и козлиной бородкой. На этом лице выделялся не по возрасту свежий рот, открывавший при разговоре два ряда рудных белых зубов, что придавало, ему вид маленькаго хищника. Ельшин был немного меньше средняго роста, и, может-быть, поэтому казалось, что у него слишком много зубов.   -- Да, есть что-то хищное в выражении лица,-- определял самого себя Ельшин, глядя в зеркало.-- Но признаков врожденной преступности никаких.   Успокоившись относительно последних, он, не торопясь (в остроге прокурора могут и подождать "господа преступники"), оделся, еще раз оглянул себя в зеркало и, не простившись с женой (он не мог ей простить своего вчерашняго проигрыша), вышел в переднюю, где его уже ждала очень миловидная горничная Груша. Надевая пальто, Ельшин успел подумать, что если бы вот эта простая девушка Груша была его женой, то он не спасался бы ежедневным бегством в клуб. Такая; свеженькая, простая и хорошая девушка эта Груша, и, наверно, она народит не рахитиков и будущих преступников. В Груше не было ни одного признака преступности.   Выходя из дому, Ельшин принимал внушительный, деловой вид, как это делают все мужчины небольшого роста. Дома он был просто Матвей Матвеич, а за пределами этого дома -- настоящим прокурором. Но это специальное настроение было нарушено глупой сценой на самом подезде. Когда Груша отворила дверь и Ельшин уже занес ногу через порог, справа кинулась прямо ему под ноги какая-то масса.   -- Голубчик, господин прокурор, ваше превосходительство...-- заголосила эта неопределенная масса "неточным" бабьим голосом.-- Ох, пришла моя смертынька...   -- Что вам нужно от меня!?.   -- Ох, смертынька... ваше высокое превосходительство...   -- Во-первых, я никакое превосходительство,-- обиженно заметил Ельшин, надевая перчатки.-- А во-вторых...   -- Барин, это жена Буканова, который в остроге,-- шопотом обяснила Груша.-- Таисьей звать...   -- А... Ну, что вам угодно от меня, госпожа Буканова? Да встаньте, пожалуйста... Это неприлично -- валяться на полу.   Госпожа Буканова, благодаря своей тучности и возрасту, поднялась с большим трудом на ноги и запричитала,   -- Все из-за Ивана Митрича... Родной племянник и пустил на старости лет по миру... Ѳедор-то Евсеич за что в остроге засажен?   -- Какой Ѳедор Евсеич?   -- А, значит, мой муж... Он самый. Одного страму не износить...   -- Ах, да, Буканов, который будет судиться за подлог... Ну, матушка, тут я ничего не могу поделать.   Горничной Груше нравилось, что у ея барина в ногах валяется толстомордая купчиха. И ростом не вышел барин и капиталу никакого, а тут купчиха Буканова, у которой и собственный дом, и собственный капитал, и собственная лавка со скобяным товаром.   -- Да ведь ни при чем тут мой-то Ѳедор Евсеич... Все племянничек Иван Митрич нахороводил, он еще двух племянников разорил и родную жену обокрал... Все он, змей подколодный!..   -- Вероятно, он много натворил, ваш Иван Митрич, и все это выяснится в свое время на суде, но от этого вашему мужу не будет легче. Ваш муж будет судиться особо, по своему собственному делу, и, повторяю, я решительно ничего не могу для вас сделать, даже если бы и желал.   В ответ Буканова опять повалилась в ноги и закричала что-то уж совсем безсмысленное. Ельшин разсердился. У подезда уже начала собираться кучка любопытных.   -- Да говорят же вам, встаньте!..   -- Ох, смертынька...   Ельшина выручил извозчик, который "подал" в самый критический момент. Буканова поднялась и, провожая глазами уезжавшее начальство, проговорила:   -- Этакий маленький, а злости-то сколько в ём...   Это замечание обидело Грушу.   -- И даже совсем наоборот... Матвей Матвеич даже совсем не злые, а такая уж ихняя строгая служба.   -- Не ври, мать... Все от прокурора: кого захочет -- того и посадит в острог. На что боек был Иван Митрич, а и того упоместил твой-то барин. Ох, смертынька!