Медовые реки

   В первый момент Ельшин разсердился на полоумную старуху, которая держала его квартиру в осаде, так что ему носу нельзя было показать на улицу. А с другой стороны, ему льстило, что клиенты считают его всесильным. Как хотите, глас народа -- глас Божий... Сознание собственной силы -- что может быть выше и лучше? А Загорск давно оценил Матвея Матвеича... Даже светила местной адвокатуры побаивались его. Не обладая каким-нибудь выдающимся ораторским талантом, Ельшин вел каждое дело с каким-то ожесточением и затаенной злостью. Особенно доставалось подсудимым во время допроса свидетелей на суде. Ельшин просто выматывал душу, как говорили про него адвокаты. А между тем по душе он совсем не был прокурором и считал себя не на своем месте.   -- Какой же я прокурор?-- спрашивал он в мипугу отчаяния.-- Разве такие прокуроры бывают?   -- Чем же вы, Матвей Матвеич, хотели бы быть?   -- Я?..   Он задумывался, теребил свою козлиную бородку и с виноватой улыбкой признавался:   -- Может-быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что из меня вышел бы недурной акварелист...   Незнакомые люди удивлялись такому скромному желанию загорскаго прокурора, а знакомые соглашались с Матвеем Матвеичем, потому что своими глазами видели его акварельные рисунки и находили их очень хорошими и талантливыми. Но бывали моменты, когда Матвей Матвеич сомневался сам, что мог бы быть хорошим акварелистом, как это было сегодня. Тогда у него начиналась другая полоса мыслей, и он начинал думать на тему, что единственно хорошее в жизни -- это добывать свой хлеб своими руками, как делали еще римские магнаты и неудавшиеся цезари, в роде пресловутаго Цинцинната. Да, быть свободным, быть самим собой... Матвею Матвеичу, грезилось собственное именьице, очень небольшое, но уютное, и он видел самого себя в рабочей блузе фермера. Даже Парасковья Ивановна и идиот Коля в этой обстановке утрачивали признаки врожденной преступности и делались нормальными. Разве тогда он стал бы проводить безсонныя ночи в клубе за дурацким винтом? Кстати, он припомнил ужасный случай, который произошел с ним именно из-за карт. Как-то года три назад, после картежной ночи, он из клуба отправился прямо в суд, где должен был участвовать в распорядительном заседании. Как на зло, заседание вышло очень скучное. Ельшин задремал и на предложение председателя высказать свое мнение ответил:   -- Я пас...   Это была одна из самых прискорбных минут в жизни Матвея Матвеича, и он каждый раз краснел, вспоминая о ной. Хуже всего в этом случае было то, что он где-то читал именно в таком роде дурацкий анекдот, а потом (horribile diotul) сам проделал его. И сегодня, под впечатлением вчерашняго проигрыша, Матвей Матвеич невольно припомнил свой роковой "пас" и в тысячу первый раз решил, что необходимо сделаться фермером,-- да, фермером, а не помещиком. Ведь у каждаго ненормальнаго человека, т.-е. человека с нарушенной волей, есть свой "пас", как у той же купчихи Таисьи Букановой, которая сейчас валялась у него в ногах. Высшая реализация этого "паса" был тот острог, в который он ехал сейчас,-- там были собраны те человеческие минусы, которые являлись в общем течении жизни тем, что в математике называется отрицательными величинами. А высшая математика оперирует с "мнимыми величинами", создает теорию вероятностей и т. д. Недостает только теория "прокурорскаго паса",-- ведь существовало же в старинных арнометкках какое-то "девичье правило", отчего же не быть "теории прокурорскаго паса"?   Было уже одиннадцать часов утра. Уездный город Загорск по-провинциальному просыпался очень рано, и сейчас трудовой городской день был в полном ходу, как заведенная машина. Ельшин ехал по знакомым улицам, мимо знакомых домов, и встречал знакомых людей, которые раскланивались с нам и говорили:   -- Ну, наш Матвей Матвеич в острог покатил, разборку делать...   Загорск хотя и был провинциальным гордом, но это не мешало ему иметь свои "сенсационные процессы", как сейчасть злостное банкротство бывшаго директора общественнаго банка Ивана Дмитрича Тишаева. Это дело было особенно неприятно Ельшину, потому что еще недавно он играл в карты вот с этим Тишаевым, встречался с ним у общих знакомых, а теперь не имеет права подать ему руку и предложить сесть. Тишаев по его же настоянию был заключен в острог, несмотря на поручителей, которые предлагали взять его на поруки и вносили залог. Amices Plato, sed veritas magis... Когда Ельшин был назначен прокурором в Загорск, он не подозревал, с каками тонкими преступлениями ему придется иметь дело. Какой-нибудь уездный город и такая не по чину тонкая работа преступной мысли и преступной воли! О, сколько пришлось Матвею Матвеичу поработать над этим преступным материалом! Как хитрили его клиенты, притворялись, обманывали его на каждом шагу, старались сбить с настоящих следов, запутать в противоречиях, вызвать его сожаление или участие, и т. д. и т. д. Взять того же Тишаева, который обобрал общественный банк, ограбил двух племянниц, довел до острога родного дядю купца Буканова и натворил целый ряд правонарушений. А сколько всяких других преступлений по части всяческаго насилия, с истязаниями, членовредительством, убийством -- и все это в маленьком провинциальном городишке, где и люди-то все наперечет.   И сейчас, конечно, деятельность преступной воли не прекращалась. По наружному виду все обстояло благополучно: сапожник тачал сапоги, слесарь ковал свое железо, купец торговал, учитель греческаго языка изводил ребят греческой грамматикой, чиновник неусыпно блюл, с одной стороны, интересы обывателя, а с другой -- охранял престиж власти, наконец городовой стоял на своем посту, отдавая честь проезжавшему мимо прокурору Матвею Матвеичу, и в то же время где-то неустанно и незримо работали преступная мысль и преступная воля, работали вот в этих улицах, под крышами вот этих домов, работали настойчиво и неугомонно, чтобы в свое время предстать пред недреманным прокурорским оком Матвея Матвеича.   -- Ах, так вы вот какие, голубчики...   Почему-то всякое преступление вызывает удивление публики, особенно удивление близких знакомых даже в тех случаях, когда все в один голос кричат об имя-рек таком-то, что ему острога мало. Рядом можно сопоставить только удивление пред смертью.   -- Иван Петрович приказал долго жить... Кто бы мог этого ожидать?   И всем кажется, что покойный Иван Петрович оставил после себя какую-то особенно мучительную и безнадежную пустоту, а прошло каких-нибудь две недели, и Ивана Петровича точно не бывало. То же самое и с преступлениями... А между тем, по какой-то психической близорукости, люди забывают основную формулу юридической этики: pereat inundus -- fiat justitia. Ельшин любил думать заученными в университете латинскими цитатами и верил глубоко, что со временем, благодаря деятельности неуклонно карающей руки правосудия, преступная воля будет доведена до того minimum'а, который допускается даже самыми строгими математиками в применении на практике самых точных математических формул, когда нельзя не считаться с составом и свойствами материала, теплоемкостью, трением и т. д. На Загорск и своих клиентов Матвей Матвеич смотрел именно с этой точки зрения и веровал в то светлое будущее, когда мечи перекуются на орала и лев спокойно ляжет рядом с ягненком, и когда провинциальный глухой городишко Загорск проникнется основными идеями правды, добра и красоты.