Медовые реки

   Хлопов был типичным представителем безпокойнаго человека шестидесятых годов, и вместе с тем он являлся живой летописью всего, что случилось в Пропадинске за последние тридцать лет. По происхождению он был настоящий "кухаркин сын", получивший первыя впечатления бытия в кухне богатаго помещичьяго дома барона Мандельштерна. Это был настоящий помещичий дом, и барон считал себя коренным русским человеком. Как он попал в глубины пропадинскаго уезда -- покрыто было мраком неизвестности добраго стараго крепостного времени. В помещичьей среде он был своим человеком, отличался широким русским хлебосольством и служил несколько трехлетий предводителем дворянства. Когда маленький кухаркин сын из кухни перешел в качестве казачка в переднюю, барон первый открыл в нем признаки чего-то необыкновеннаго, начиная с того, что смышленный кухаркин сын сам выучился грамоте. Время было особенное, нашлись добрые люди, которые тоже обратили внимание на мальчика, и он очутился в гимназии, где блестяще кончил курс, а потом поступил в университет. Кончив университет, Хлопов вернулся на родное пепелище с твердым намерением никогда здесь не оставаться.   Пропадинский уезд еще утопал в кромешной тьме невежества, а Хлопов мечтал о широкой деятельности и новых формах жизни. Его тянуло в столицу. Но тут случилось обстоятельство, которое имело в его жизни роковое значение. Конечно, он часто бывал в доме своего патрона барона Мандельштерна, где к этому времени подрос целый выводок молоденьких баронесс, а в их числе Нина Карловна, которую Хлопов знал еще маленькой девочкой, когда гимназистом репетировал с ней "по предметам". Баронессы с немецкой фамилией меньше всего походили на баронесс, особенно Нина Карловна, серьезная и настойчивая девушка, унаследовавшая от русской матери какой-то особенно добродушный склад. Веяния того горячаго времени попали и в баронский дом, и Хлопов являлся для Нины Карловны типичным новым человеком. Молодые люди сошлись, полюбили друг друга "идейно", а потом решили соединиться на всю жизнь для общаго блага. Когда барон Карл Мандельштерн узнал об этом, то поклялся застрелить коварнаго кухаркина сына, как неблагодарнаго пса, потом он поклялся собственноручно, выпороть его на своей конюшне и кончил тем, что дал свое родительское согласие, мотивируя его так:   -- Во-первых, чтобы я никогда не видал этого негодяя у себя в доме; во-вторых, чтобы никто при мне не смел произносить его гнуснаго имени, и, наконец, я навсегда отказываюсь от своей дочери.   Стараго барона эта mesalliance больше всего возмущала тем, что заговорит о нем целая губерния, но именно последняго и не случилось, потому что в одном пропадинском уезде таких случаев были десятки, т. е. в этом роде, когда дворянки выходили за безызвестных поповичей и всевозможных разночинцев.   Первый год замужества прошел для Нины Карловны очень хорошо. Она была совершенно счастлива. Но Хлопову приходилась жутко, потому что он вынужден был поступить в гимназию преподавателем истории, чего совсем не желал. Педагогическая деятельность была не по его характеру. К его счастью, наступила эпоха великих реформ, и для него открылось широкое поле деятельности. Он бросил гимназию и поступил в секретари земской управы, потом был секретарем городской управы и т. д. Хлоповская служба заканчивалась неизменно какой-нибудь историей, и он должен был искать новаго места. А тут еще начались нелады дома: хотя муж и жена любили друг друга, а все-таки ссорились постоянно и жестоко. У Арсения Павлыча оказался очень тяжелый характер -- вспыльчивый, грубый, придирчивый.   -- Нам необходимо разойтись,-- решила первой Нина Карловна.-- Иначе мы перестанем быть порядочными людьми... Мы отдельно, вероятно, очень хорошие люди, а вместе никуда не годимся.   Из за чего разошлись Хлоповы -- так и осталось неизвестным. Таких случаев в то время было, впрочем, достаточно, и особенной сенсации этот развод не произвел, как и вторичный выход замуж Нины Карловны. А старый барон Мандельштерн даже был доволен и одобрил поведение своего бывшаго зятя.   -- Что же, всякий может ошибиться,-- разсуждал барон.-- Не не у всякаго настолько хватит характера, чтобы исправить собственную ошибку...   Самым странным было-то, что с этого времени Хлопов опять начал бывать в баронском доме, а старый барон его опять полюбил. У них было много общих интересов. Время было самое горячее, и провинциальное болото всколыхнулось. У всех оказались свои жгучие интересы и вопросы. Дворянство, купечество, интеллигентные классы, разночинцы, мужики -- у каждаго было свое кровное дело. Хлопов, оставшись один, весь ушел в общественныя дела, и в столичных газетах начали появляться его горячия корреспонденции о пропадинских злобах дня. Быстрое помещичье раззорение, народныя хозяйственныя нужды, народное образование, основныя задачи земской деятельности -- он писал обо всем, и одним из первых подмечал нарождение купеческаго вопроса. Волга в этом последнем направлении давала богатейший и яркий материал, как громадная промышленная и торговая артерия, пульс которой отдавался по всей России.   В качестве корреспондента Хлопов прошел весь репертуар полагающихся провинциальному корреспонденту злоключений. Его бранили в глаза и за глаза, преследовали судом, покушались бить и т. д. Он все выносил с замечательным терпением и продолжал верить в свое дело, в его законность и правоту и в хороших людей. Последнее было особенно трогательно. Конечно, ведь, это только недоразумение, что люди не хотят понимать самых простых, ясных, как день, вещей.   Кульминационной точки своей деятельности Хлопов достиг только с основанием своей собственной газеты. Тут же определилась и окончательная программа этой деятельности. Хлопов повел аттаку против нароставшаго купеческаго хищничества, которое проявлялось везде, крепло и получало поддержку даже со стороны науки, в лице адвокатуры. Все городское хозяйство свелось исключительно к торжеству мелких и крупных купеческих интересов. "Пропадинское Эхо" при каждом удобном случае выпускало в свет обличительную громовую статью, и редактор приглашался на скамью подсудимых за клевету, диффамацию и по другим статьям уложения о наказаниях. Хлопов судился, по крайней мере, раз пятнадцать и выходил из этой неравной борьбы с честью.   -- Ничего, мы еще посмотрим,-- говорил он, выходя из залы суда.-- Говорят, что один в поле не воин, а вот мы будем воевать.   За последния пятнадцать лет Хлопов вел самую отчаянную борьбу именно с купеческой партией, захватившей в свои руки все городское хозяйство. Отдавая полную справедливость энергии, умелости и знанию этой партии, Хлопов громил ее по всем пунктам, при чем излюбленный городской голова Уткин являлся для него центральной мишенью.   Удивительно было то, что Уткин никогда и ничего не отвечал, не опровергал и не тащил Хлопова в суд. Только раз Хлопов слышал, что он где-то назвал его "Арсением неистовым".