Первый день тамбовской артели прошел как-то между рук. Мосей розыскал какой-то сарай, где и разместились все. -- Здесь, брат, тепло,-- обяснял он, надевая полушубок.-- Не даром богатеющие господа сюда едут. Уж я знаю. Ужо в баню вечерком сходим от свободности... Устроив артель, Мосей отправился в город на поиски работы и пропадал до самаго вечера. Вернулся он сумрачный и ничего не сказал, где был и кого видел. Старик только встряхивал головой и вздыхал. Артель приуныла. -- А ничего, как Бог,-- решил Мосей.-- Другие живут, и мы как-нибудь проживем -- Посмотрел это я давеча на пропойцев -- Господи, и сколько их тут набралось и все-то пьяные. Точно комары над болотом толкутся... Берут же где нибудь деньги на пропой души, окаянные? Ох, дела... И наших русачков понапёрло вполне достаточно. Вечером пошли в баню и по дороге насмотрелись на всяких господ, которые катались по городу в колясках и верхом. Особенно удивляли тамбовцев дамы -- амазонки: уцепится в седле бочком и вот как нажаривает, только пыль летит. Доньку бы посадить так-то... Тамбовцы всему удивлялись и указывали пальцами на разныя диковины. И горы какия высокия, и море какое зеленое, и дома все до одного каменные, и люди все до одного богатые, и дерева все неизвестныя да чужия. Одна Донька ничего не желала ни видеть, ни слышать и готова была разреветься каждую минуту. Ее душила тоска по своей Тамбовской губернии... Что-то там теперь делается? По дороге из бани обратно они встретили смешного молодого барина с стеклышком в глазу. Он шел в каком-то длинном до пят, рыжем балахоне, насвистывая опереточный мотив и помахивая тоненькой тросточкой. -- Да ведь это наш молодой барин...-- с радостью проговорил Мосей.-- Ей Богу, ион самый!.. Только вот как его звать -- не упомню. Мудреное имя какое-то... Старик даже забежал вперед и поклонился молодому барину, который посмотрел на него своим стеклышком совершенно равнодушно. Эта встреча сразу оживила Мосея. Если молодой барин в Ялте, значит, и старый барин здесь же. Город не велик, и розыскать можно живой рукой. А старый барин уж все знает... У Мосея гвоздем засела в голове мысль о царском мосте, и он был убежден, что все от него скрывают все. А старому барину уж не зачем его обманывать. Утром тамбовскую артель ожидала самая неприятная неудача. Когда они чуть-свет вышли на базар, Фрол Иваныч был уже там и сообщил Мосею под секретом очень важную новость: -- Никитичу сегодня надо будет нанять целых пятьдесят человек... У него подряд на набережной... Того гляди, притащится сюда. Только ухо держите востро: обманет. Выпрашивайте по полтора рубли поденщину... Понял? -- А ежели не даст? -- Ну, можно сбавить на рупь двадцать, а больше:-- ни-ни. Он, как идол, будет рядиться... Как оказалось, эта новость была не безызвестна и другим, потому что русские рабочие сбились в одну толпу и сдержанно толковали о том же. -- А ежели турки перебьют,-- сомневался Мосей, почесывая затылок. -- Что турки?-- разсердился Фрол Иваныч.-- Разе турки могут работать настоящую тяжелую работу? Так, разныя подробности работают, а сурьезнаго-то и нет... Турки!.. Они вон в целое лето на копейку квасу не выпьют... Появление Никитича было встречено глухим гулом смешанных голосов. Вперед выступили артельные рядчики и повели переговоры. Никитич бил себя кулаком в грудь и что-то выкрикивал своим тонким бабьим голосом. -- Полтора целковых?!..-- кричал он, размахивая руками.-- Да креста на вас нет, ребятки... Бога-то побойтесь, Бога-то!.. Без ножа хотите зарезать живого человека... Рядчики отвечали такими-же пустыми словами и стояли на своем. Первыми сдались черниговские хохлы, сразу сбавив цену на рубль двадцать. Поднялся крик и ругань. -- Ну, и бери хохлов, Никитич!.. Разе это рабочие?.. Лопаты держать не умеют в руках... Не столько работают, сколько оглядываются. На хохлах не далеко уедешь... Хохлы отмалчивались. Они уже около недели напрасно искали работы и были рады идти за рубль. Никитич, конечно, это знал и давал девять гривен. -- Дома-то за двугривенный работаете, а здесь на полтора целковых разстарались! Забыли Бога-то... Ряда шла отчаянная. Никитич еще накинул пятачек и поклялся, что больше не прибавит ни одной копейки. Рядчики сошлись вместе и начали сговариваться между собой. Конечно, можно и за целковый работать, а только не хорошо ронять цену. Раз уронили, а потом и не подымешь, Никитич, не смотря на самыя отчаянныя клятвы, хотел уже прибавить еще пятачек, но в этот момент показалась целая толпа турок, только что приехавших на пароходе. -- Вот так фунт!-- ахнул Фрол Иваныч, принимавший, конечно, самое деятельное участие в общей суматохе. Он забежал в толпу и старался заслонить собой Никитича, чтобы тот не видал турок. Но было уже поздно. Никитич махнул рукой, и сам пошел к толпе турок, собравшейся у своей булочной. Здесь переговоры были кончены в несколько минут. Турки согласились идти работать за сорок копеек. Фрол Иваныч в отчаянии бросил свою шапку о-земь и, грозя туркам кулаком, кричал: -- Вот вам, черномазые черти!.. В колья вас надо... Только хлеб у добрых людей отбиваете. И ты хорош, Никитич!.. Креста на тебе нет... Артель турок ушла за Никитичем, а русские рабочие остались на базаре. Не слышно было ни обычнаго галдения, ни ругани,-- горе было слишком неожиданно и велико. -- Да, воопче...-- смущенно бормотал Мосей.-- Эк их угораздило, чертей... В самый секунд подоспели. -- Да что им, туркам, сорок копеек -- и того много!-- орал Фрол Иваныч.-- Разе это люди? Вон какая на ем одежда: одне заплатки. Разе он понимает, например, настоящую еду? Сест один бублик в три копейки, запьет его водой -- и целый день сыт. Он и праздника не понимает, как другая собака: у них все будни... Пока происходила вся эта передряга, Анисья Филипповна успела пристроить Доньку к другим бабам, которыя нанялись куда-то на табачную плантацию в Алупку. -- Тридцать копеек будет получать, а там прибавят,-- хвасталась старушка своей удачей.-- И тридцать копеек деньги... Мосей, поощренный этой удачей, уверенно заявил: -- Э, и мы без дела не останемся!.. Слава Богу, свет не клином сошелся.. Ежели что, так мы и в Новороссийск махнем. Не тужите, братцы!..