Медовые реки

   Вечером, когда господа уехали в гости к мировому судье, Ага?ья урвалась на минуточку к Марье Тимо?еевне. Ее давило предчувствие какой-то неминучей беды. А вдруг ?едор Иваныч накроет сибирских старцев... И все из-за нея, скверной. Сердце Ага?ьи замирало от страха, а мысли в голове путались во что-те безсвязное и безвыходное.   Шатровыя ворота у избы Марьи Тимо?еевны, как во всех раскольничьих домах, всегда были на запоре, и калитка отворялась по-старинному только тогда, когда гость "помолитвуется" под волоковым оконцем. Марья Тимо?еевна выглянула в окно и узнала в темноте Ага?ью.   -- Чего примчалась, свет?-- ласково спрашивала она, когда Ага?ья вошла в избу.   -- Ох, матушка Марья Тимо?еевна, тошнехонько...-- шептала Ага?ья, сдерживая слезы.-- Вся сама не своя... Места не найду... и страшно до смерти...   -- Вот, вот, матушка...-- жалела ее Марья Тимо?еевна.-- Извели тебя вконец, бабочка.   В избу вошла Палагея и злыми глазами посмотрела на гостью. Она слышала, как Игнат избил жену, и радовалась. Так и надо вам, мужния жены... Маленькая жестяная лампочка плохо освещала избу, и Палагея никак не могла разсмотреть Ага?ьиных синяков.   -- Ужо, пойдем в заднюю избу,-- предложила Марья Тимо?еевна.   Изба Марьи Тимо?еевны, не особенно казистая снаружи, вместе с надворными постройками и крытым двором, являлась чем-то в роде деревянной крепости. Самая изба большими сенями делилась на две половины: передняя изба -- жилая и задняя -- "на всякий случай", главным образом для приема гостей. Сейчас в задней избе, заменявшей моленную, сидел за столом старец Спиридон и писал раскольничьм уставом "канун о единоумершем" по заказу какого-то милостивца-питателя.   -- Матвея-то нет еще?-- довольно грубо спросила Марья Тимо?еевна, державшая сибирских старцев в строгости.   -- А придет, куда ему деваться,-- спокойно ответил Спиридон, не подымая глаз от своей работы.-- Не мешок с деньгами -- не потеряется...   -- Беда мне с вами, вот что,-- поодолжала Марья Тимо?еевна.-- Того гляди, ?едор Иваныч накроет...   -- А ты терпи, Марья Тимо?еевна,-- с прежним спокойствием ответил Спиридон.-- Не за нас будешь страдать, а за правильную веру...   Условный стук в окно прервал эту сцену. В избу вошел старец Матвей и сердито бросил какой-то мешок в угол под лавку. Ага?ья стояла у двери и чувствовала, как ее начинает бить лихорадка. Марья Тимо?еевна не приглашала ее сесть на лавку и начала разсказывать, как давеча ей грозила докторская "полубарыня".   -- Грозится на меня, а от самой смрад табачищем... Я-то из-за чего терпеть все это должна? В сам-то деле прикачается ?едор Иваныч и заморит в тюрьме...   -- Будет тебе,-- резко остановил ее Матвей.-- Какия слова неподобныя выговариваешь? Другая радовалась бы, что свою часть в страдании приемлет, а ты, как коза, новых ворот боишься. Ага?ья, ты ея не слушай... И протчая во страданиях да не минует. Табачников да щепотников испугались, а того не боитесь, что душу свою вот в этом самом страхе губите. Не ?едором Иванычем заперто царствие небесное. Что сказано в писании: "нуждницы восхищают царство небесное". А вы: ?едор Иваныч... Вот наложу послушание, тогда и будете знать.   -- Подобострастный я человек, Матвей Петрович,-- заговорила другим тоном Марья Тимо?еевна.-- Боюсь по своей женской слабости страдания...   -- А ты себя бойся... Что тебе показано? Тверди одно: "щепотью молитесь, против солнца ходите, табак курите, рыло свое скоблите"... Вот и вся ваша грамота.   Старец Матвей снял с себя кафтан и остался в одной рубахе из синей крестьянской пестрядины, которая выдавала во всех подробностях его могучее сложение. Он раза два взглянул на Ага?ью и погладил косматую бороду. Старец Спиридон продолжал писать, время от времени присматривая свою работу к унылому свету оплывавшей сальной свечи.   -- А ты ничего не бойся, Ага?ья,-- заговорил Матвей, не глядя на нее.-- Страх и отчаяние пуще смертнаго греха. Тебе страшно, а ты побороть старайся.   -- И терпеть надо,-- прибавил Спиридон, продолжая писать свой канун.-- Все терпеть...   Потом старцы как-то сразу накинулись на полубарыню и принялись ее ругать такими словами, что даже Марья Тимо?еевна вступилась.   -- И что она вам далась?!   -- А зачем табачище курит? Разве это подобает женску полу?!.. И волосы подстригает в образ козы... В постные дни жрет скоромное... Дохтур немец и творит волю пославшаго, а она в свою голову антихристу служит. Вот как прилепилась к антихристову окаянству...   Что было дальше -- Ага?ья плохо помнила. Очень уж складно говорил старец Матвей и даже кулаком себя в грудь колотил. Для нея было ясно одно, именно, что она еще может спасти свою грешную душу и что еще не все погибло.   -- Дщи {Дщи -- дщерь, дочерь.}, уже близится час,-- говорил старец Матвей, когда она собралась уходить.-- Да не будет уныния и протчая... Маловерни, ежели в вас песть горчичнаго зерна веры...   Это была не речь разумнаго человека, а какие-то истерические выклики, и Ага?ья отлично понимала их как-то всем своим грешным бабьим естеством. Ах, какая она была грешная, вся грешная, до последней косточки... И как она чувствовала сейчас свой женский грех и чувствовала, как далеко желанное спасение. И муж ей казался еще больше грешным. За что он ее бил, как не бьют лошадь?   -- Уйду, уйду...-- шептала она, возвращаясь в свою кухню.-- Уйду...   Ее смущало только одно: полубарыня Прасковья Ивановна, конечно, была кругом виновата, а все-таки была добрая. Никогда не обидит и всегда очестливая такая. Вот только ничего настоящаго не хочет понимать и не может даже понять.   Когда Ага?ья вернулась домой, господа были уже дома. Игнат отпряг лошадь и лежал на полатях. Он притворялся, что спит. Ага?ью дожидалась на крылечке горничная Паня и успела шепнуть:   -- "Он" опять тебя будет бить?   -- А пусть его бьет...-- совершенно спокойно ответила Ага?ья.   Действительно, ничего особеннаго не произошло. Ага?ья, не раздеваясь, прилегла на лавку около печи и хотела заснуть. Она до того устала, что, как говорится, рада была месту.   -- Ага?ья...-- послышался голос Игната.   -- Была Ага?ья, а теперь нет Ага?ьи,-- ответила она со смелой простотой.-- Чего тебе?   Молчание. Потом послышались какие-то сдавленные вздохи и всхлипыванье.   -- Ага?ья...   -- Да отстань, постылый!..   Опять молчание, опять всхлипыванье.   -- И что же это будет?-- слышался в темноте голос Игната.-- Убью я тебя, Ага?ья...   -- Бей...   -- Ага?ья...   -- Бей, говорят тебе!.. Мало еще бил?..   -- Ага?ья...   -- Молчи, постылый...   -- Так ничего и не будет?..   -- Ничего...