Медовые реки

   Гражданин Рихтер делал несколько попыток разговориться по душе с Ага?ьей, но из этого ничего не вышло. Она из слова в слово повторила те же безсмыслицы, какия говорила барыне. Игнат оказался толковее жены. На допросе он сообщил много интереснаго.   -- Сказывают, уж пятая труба прошла...   -- Какая труба? Кто сказывает?   -- Ну, те уж знают, барин, которые сказывают. Будет всех семь труб до светопреставленья... Две кровавых звезды упадут. Первая-то пала еще при третьей трубе, а вторая, сказывают, недавно свалилась... Это похуже будет первой, потому как отворила кладезь бездны.   -- Кладезь?   -- Точно так, Гаврила Гаврилыч. Прямо сказано в писании: и возгласи труба пятая.   -- Да ведь ты неграмотный, Игнат, как же говоришь о писании?   -- А сказывали... Те уж знают.   -- А отчего я не знаю, хоть и грамотный?   Игнат уставился глазами в угол и долго подыскивал ответ.   -- У господ совсем наоборот, барин...   -- Значит, по-твоему, спасутся только простые люди и купцы?   -- Точно так... Только купцам гораздо труднее, потому как состоят при собственном капитале.   Носившись напрасно с Ага?ьей и кучером Игнатом, доктор догадался, что делал именно то, чего ни в каком случае не следовало делать. Конечно, о его разговорах и разспросах все доводится до сведения сибирских старцев; те примут, с своей стороны, соответствующия меры, так как в их глазах он, гражданин Рихтер, вместе с ?едором Иванычем, только любезный антихристов сосуд. Нужно было начать с Марьи Тимо?еевпы, которую Прасковья Ивановна прогнала совершению напрасно. Из-за последняго у доктора с Прасковьей Ивановной произошла горячая семейная сцена, прячем он чувствовал себя совершено правым и должен был просить извинения.   -- Если вам ее нужно, так я ее приглашу,-- сделала с своей стороны уступку Прасковья Ивановна.-- Она такая безсовестная, и ее трудно огорчить.   -- Так, пожалуйста, пригласи ее.   Марья Тимо?еевна явилась по первому зову, как ни в чем не бывало. Она, конечно, догадалась, в чем дело, хотя и не выдавала себя ни одним словом. Когда доктор заявил ей о своем желании познакомиться с сибирскими старцами, Марья Тимо?еевна только замахала руками.   -- И что ты только придумал, Гаврила Гаврилыч? И любонытпнаго-то ничего в них нет... Просто, мужичье сиволапое.   -- Ну, это мое дело, Марья Тимо?еевна, а вы все-таки приведите как-нибудь их вечерком. Будто пришли полечиться -- я не имею права никакому больному отказывать в приеме.   -- Ужо, поговорю... Может, как-нибудь завернут ко мне.   -- Я вам даю честное слово, что разговор останется между нами и ?едор Иваныч никогда ничего о нем не узнает. Ведь старцы ходят же в мою кухню...   -- Уж не знаю, право... Поговорить поговорю, а только... А ежели спросят, для чего их надобно тебе?   -- Хочу поговорить о старой вере...   -- Значит, насчет Ага?ьи?   -- И насчет Ага?ьи, между прочим...   Сибирские старцы расхохотались, когда узнали о желании доктора познакомиться.   -- Никак в нашу веру хочет перейти,-- шутливо говорил старец Матвей.-- В самый бы раз... Вот только зачем постов не соблюдает, да табачище курит, да с женой не по закону живет.   -- А ты его и обличи,-- советовала Марья Тимо?еевна.   -- И обличу... Даже очень это просто.   Дня через три Марья Тимо?еевна привела старца Спиридона в кухню и послала Ага?ью сказать об этом барину. Было уже темно, по старца провели в столовую не прямо, а через садик, чтобы никто не видал.   -- Так-то лучше будет, ежели с опаской,-- обяснила Марья Тимо?еевна.   Опыт оказался совершенно неудачным. Старец Спиридон решительно ничего не знал, кроме своих канонов, и нес какую-то околесную.   -- И нужно терпеть...-- повторял он ни к селу ни к городу.   Доктор попросил его показать язык, сосчитал пульс и выслушал сердце, которое работало неправильно. Старец жаловался на одышку и на то, что от постной пищи у него "голову обносить". Потом старец ходил по комнате с закрытыми глазами, стоял на одной ноге, растопыривал пальцы на руках, попеременно раскрывал глаза и т. д. Когда доктор для полноты диагноза хотел смерить температуру старца, последний обозлился.   -- Не согласен, ваше благородие,-- грубо заявил он.-- Это вы уж других обманывайте, кто попроще...   -- Ведь вы же сами говорите, что нужно терпеть?   -- Терпеть, да не от антихриста!.. Другим показывай свою антихристову машинку...   -- Хорошо, хорошо... А как вы относительно водки?   -- По уставу, когда разрешение вина и елея...   Доктор только теперь догадался, что это совсем не тот старец, котораго ему нужно, и спросил:   -- Это вы дрались с моим кучером Игнатом?   -- Никак нет-с,-- по-солдатски ответил Спиридон, принимая почему-то виноватый вид.-- Хилый я человек, и куда мне драться.   -- Ну хорошо. Это я так... Может-быть, вы какого-нибудь лекарства желаете получить?   -- Сохрани, Господи...   Можно себе представить то впечатление, которое произвел разсказ старца Спиридона, когда он вернулся к Марье Тимо?еевне. Даже никогда не смеявшийся старец Матвей хохотал до слез.   -- Вот-вот, оно самое,-- повторял он.-- Ты кому язык-то показывал? Ах, Спиридон, Спиридон... это ты бесу показывал. Ты язык высунул, а бесу это и надобно... Он уж знает, что ему нужно. И персты растопыривал? А какую руку? Правую? Вот-вот... Щепоть и вышла. А на одной ноге, как журавль, к чему стоял? Христос-то когда на одной ноге стоял? Ну-ка?   -- Неученый я человек...-- хмуро отвечал сконфуженный Спиридон.   -- Вот то-то и есть... как есть ничего не понимаешь. На одной-то ноге вот как грешно стоять, потому как Христос стоял на одной ноге, когда садился на осла... Ах, Спиридон, Спиридон, потешился над тобой бес...   Спиридон наконец озлился.   -- Да я-то что же? Все это Марья Тимо?еевна... Она меня подвела. Доктор-то наказал тебя прислать. Вот ступай и покажи свою храбрость.   Марья Тимо?еевна тоже грешным делом посмеялась над простотой Спиридона. Очень уж смешно все вышло. Она скрыла, что Прасковья Ивановна и ее тоже заставляла стоять на одной ноге и ходить по комнате с закрытыми глазами.   -- А зачем ты бесу мигал?-- не унимался старец Матвей.-- Ах, Спиридон, Спиридон... И оба глаза закрывал? Бесу вот это самое и нужно, чтобы человек оба глаза закрывал -- он в эту пору и цапает его своей мерзкой лапой.   -- Вот что, Матвей Петрович,-- заговорила Марья Тимо?еевна, косвенно вступаясь за Спиридона.-- Осудил ты Спиридона и посмеялся над ним, значит, грех-то и перекачнулся на тебя. Ты бы лучше пошел сам к доктору и переговорил с ним...   -- А ты думаешь, не пойду?-- храбрился Матвей.-- Ничего я не боюсь... И еще обличу от писания.   -- Так-то лучше будет, миленький.   -- Зачем доктор и его полубарыня вцепились в Ага?ью? Не стало им других кухарок? Небойсь, пока Ага?ья не думала о спасении души, так ея и не замечали... Вот пойду и обличу.   Подвела старца Матвея честнйя вдова Марья Тимо?еевна. Позахвастался он грешным делом, и отступаться от своего слова было поздно.   -- И пойду,-- упрямо повторял он.-- Может, еще и беса посрамлю...