Медовый месяц императора

И тогда же прозвучал вопрос: "Уверены ли вы в подлинности писем Дантеса?" Ответ был утвердительным. А каким он ещё мог быть? Но без ответа остался вопрос об экспертизе самих писем: почерковедческой экспертизе, экспертизе чернил, бумаги, конвертов, если они сохранились, и штампов на них.

Такая научная экспертиза не проводилась. Да и как её можно провести, если письма не покидали дом Клода Дантеса. Серена Витале сделала на портативном ксероксе копии этих писем и "других ценнейших документов". Таким образом, мы лишены возможности провести экспертизу "писем Дантеса", потому что по копии её сделать невозможно.

Одновременно мы имеем возможность в скором времени прочесть те "ценнейшие документы", о которых намекает автор публикации. Думаю, если "письма Дантеса", которые сегодня, учитывая все обстоятельства, предшествующие публикации, можно считать "мнимыми письмами Дантеса", представляют "роковую" любовь Дантеса к Наталье Николаевне Пушкиной (формулировка Уолтера Викери) любовью "безумной" (формулировка Витале), то будущие документы должны возвысить Якоба ван Геккерна. Уже теперь Серена Витале позволяет себе не только поставить Геккерна и Дантеса на одну ступень с Пушкиным, готовя плацдарм для обоснования его "вины", но и категорически выводит их из-под удара, утверждая, "что нидерландский посланник не был тем тайным режиссером, каким он предстает в письме Пушкина от 16 - 21 ноября 1836 года, где в духе ХIХ века он преподнесен как персонаж, достойный "Опасных связей".

21 ноября 1836 года Пушкин написал два письма: одно барону Геккерну, а другое - шефу жандармов Бенкендорфу. Оба письма отправлены не были.

Серена Витале имеет в виду, конечно, письмо барону Геккерну. Письмо действительно очень эмоциональное. Серена Витале не дает себе труда прокомментировать письмо Пушкина, а просто относит его к жанру литературы. Вместе с тем Пушкин дает точную характеристику барону Якобу ван Геккерну: "Но вы, барон, - вы мне позволите заметить, что ваша роль во всей этой истории была не очень прилична. Вы, представитель коронованной особы, вы отечески сводничали вашему незаконнорожденному или так называемому сыну; всем поведением этого юнца руководили вы. Это вы диктовали ему пошлости, которые он отпускал, и глупости, которые он осмеливался писать. Подобно бесстыжей старухе, вы подстерегали мою жену по всем углам, чтобы говорить ей о вашем сыне, а когда, заболев сифилисом, он должен был сидеть дома, истощенный лекарствами, вы говорили, бесчестный вы человек, что он умирает от любви к ней..."

Пушкин не ошибся, назвав роль Геккерна в этом деле "не очень приличной". Ошибся он в другом - кто кем руководил. Дантес, находясь под прессом Третьего отделения, решил, что лучше заболеть сифилисом, а свою роль влюбленного передал Геккерну.

Последний к этому времени уже знал, что за его "сынком" стоит Третье отделение и сам Бенкендорф.

Судя по всему, очень сильного впечатления это открытие на Геккерна не произвело. Опытный дипломат и тайный иезуит, он готов был работать под контролем Третьего отделения, сознавая, что шеф жандармов сам находится под контролем ордена иезуитов . В 1962 году в журнале "Сибирские огни" появилась статья кандидата исторических наук Л. Вишневского, который прямо говорил о иезуитских контактах Геккерна и Дантеса. "Мы считаем, - писал Л. Вишневский, - что эти прямые убийцы Пушкина (Геккерн и Дантес. - А.З.), тесно связанные с непосредственным окружением Николая I, были не менее тесно связаны и с орденом иезуитов. В этом нас убеждает хотя бы тот факт, что спустя несколько лет после пушкинской трагедии барон Геккерн вел переговоры с папой Григорием XVI по поводу конкордата (т.е. договора между первосвятителем и Голландией). Такого рода переговоры заключались между папой римским и тем или иным правительством для того, чтобы беспрепятственно отдать в руки иезуитов народное образование.

Посредником в этом хитром и сложном деле мог быть только человек вполне доверенный, представитель воинствующего католицизма, тайный иезуит, заинтересованный в укреплении могущества папы римского".

Гроссман в 1937 году писал, что "исключительная преданность католицизму в семье Дантесов вполне соответствовала политическим традициям фамилии..."

Аббат Серюг, собиравший в имении князя Голицына Алексеевке (верст двести от Москвы) иезуитский кружок, в письме к брату-иезуиту свидетельствовал: "Семейство Пушкиных все предано иезуитам".

Полагают, что речь в письме идет о графах Мусиных-Пушкиных, связанных родством с Жоржем Дантесом и его семьей, но это утверждение вполне подходит и к семье Александра Сергеевича Пушкина.

Отец Пушкина был близок к Жозефу де Местру - главе петербургских иезуитов. В его доме часто встречались беженцы из Франции, среди них было много иезуитов, именно из их числа по рекомендации де Местра был приглашен первый учитель маленького Саши Пушкина, граф Монфор, ставший впоследствии иезуитским священником, о чем мы уже говорили.