Медовый месяц с чужой женой

— Я буду долго так мучить, пока ты не закричишь, чтобы я взял тебя, — пророкотал и снова ввел пальцы, на всю пульсирующую глубину. И мне показалось, что мир сейчас треснет. От резкой боли.

— Ай! — невольно вскрикнула я и отпрянула.

— Поля, ты что… — Макс ошарашенно рассматривал свои окровавленные пальцы и хмурился. — Ты что девственница? Твою ж…

Я лишь хватала ртом воздух, не в силах что-то сказать. Меня трясло, перед глазами плавали круги. А при мысли, что меня только что лишили девственности, да ещё таким нетрадиционным способом, вообще зуб на зуб не попадал. Макс окинул меня тёмным взглядом и осторожно взял на руки. Пока он меня нес из кухни, я прижималась к его груди и слышала, как колотится большое сердце. А ещё явственный скрип зубов Честенера.

— Почему ты не призналась?

Макс злился, а я сжималась ещё сильнее. В ушах зашумело и, пока темный коридор не закончился светом, я не понимала ни слова из яростной речи, которую произнёс Честенер. Мне казалось, это нечто грубое и унизительное. И я радовалась, что не понимаю его, мне и так было очень плохо. Я знала, что лишаться девственности порой неприятно, но и представить не могла, что будет настолько больно. Пыталась прогнать резь и жжение внизу живота, хоть что-то ответить терзающему меня вопросами монстру, но могла лишь только беззвучно плакать.

— Тише… — Макс поставил меня на ноги и прижал к себе, а потом на нас обрушилась теплая вода. — Ну, кто же с такими вещами играет, дурочка? — его голос прозвучал почти нежно, интимно, но лицо вдруг стало жестким, а губы сомкнулись в кривую линию. Черные волосы намокли, а рубашка облепила грудь, которая круто вздымалась от бешенства.

Я, дрожа, обхватывала себя руками и упрямо отводила взгляд. Макс взял меня за подбородок и заставил поднять голову.

— Посмотри на меня, — его сухой тон будто поцарапал меня, и я вздрогнула, но взглядом с ним скрестилась. — Хранила себя для Витеньки? Он что, требовал от тебя чистоты? Признавайся, По-ля, ты продала себя за пару миллионов?! Го-во-ри!

Я разозлилась. На него, что ласкал меня так глубоко, что поранил. На себя, что снова не достигла пика, по краю которого Макс, дразня, водил. Он же хотел поиздеваться? У него получилось. Но пусть не думает, что кукла сломалась. Я надеялась на то, что сейчас-то монстр понимает, как больно мне было от его обидных слов? Как неприятно было слушать, когда он обзывал меня подстилкой? Ждала от Макса виноватого тона и извинений. Ждала? Я их жаждала!

Но монстр всегда остаётся монстром.

— Если ты хранила девственность до свадьбы, — вкрадчиво начал Макс, и меня передёрнуло от его пронзительного взгляда, — значит, ты ублажала Дорогова иначе? Почему же мне не захотела? Противен? Слюнтявый пацан оказался круче?

Он с неожиданной яростью прижал меня к себе, а рука его легла на мои ягодицы, нырнув между долек, коснувшись там, где ещё никто не касался. Я забилась в мужских объятиях, словно раненый зверь. Рвала на Максе мокрую рубашку, колотила его в грудь.

— Ты монстр, Честенер! Чёртов монстр! Девственница я, понятно? Дура бестолковая, которая в двадцать два ещё ни с кем не спала! Да мне некогда было в любовь играть, понимаешь? Я пыталась выжить! — разрыдавшись, я медленно сползла по окаменевшему телу Макса, как по стеночке и, сев на холодный кафель, посмотрела сквозь слёзы на монстра снизу вверх и прошептала: — Я просто хотела жить.

— А Дорогов так удачно предложил тебе выход? — жёстко уточнил Макс и присел на корточки: — Я знаю, что он оплатил твои долги, По-ля. Я всё о тебе знаю! Не думаю, что Витенька расстался с такими суммами только ради твоих прекрасных глаз. То, что ты неожиданно оказалась девственницей ещё не значит, что ты не шлюха.

Он выбрался из душевой кабины, вышел из ванной, хлопнув сильно дверями, а я, не зная, куда себя девать от ярости, схватила первое попавшееся под руку, да метнула вслед. И ещё. И ещё. Не знаю, попала ли хоть раз, но остановиться не могла. Лишь кричала по-русски:

— Ты монстр, Честенер! Чудовище! Ненавижу тебя! И твои ковры! И твои руки! И член твой… и… Гад!

Глава 31. Поля

Размазывая слёзы по щекам, я смотрела, как утекает в сток розоватая вода и шептала:

— Гад. Монстр. Ненавижу…

Усмехнулась: ждала извинений? Понимания? Получи и распишись. Своей девственной кровью распишись, Романова! Нет у зверя жалости, не бывает сочувствия, есть лишь жертва и инстинкт охотника. И в то же время в груди будто колючая проволока свернулась в комок: Макс прав. Я не так уж невинна, раз стонала и извивалась в руках того, кого должна ненавидеть всем сердцем. И злилась на него, когда не давал кончить, била в грудь, почти готова была умолять дать мне высшее наслаждение… А он хорош! Монстр, который истязал меня, прекрасно знает, как это делать, чувствует все грани моей слабости, подводит к самому краю бездны, почти толкает в неё, удерживая лишь в последний миг. Когда я сама готова прыгнуть.