Медовый месяц в Греции

– Я имею в виду, машины, – уточнила она, радуясь, что из-за языкового барьера ее оговорка проскочила незамеченной.

Он кивнул.

– Мой дядя когда-то участвовал в гонках. Когда мне исполнилось шестнадцать, он взял меня на европейский Гран-при.

– Звучит неплохо.

Ник улыбнулся, соглашаясь:

– Это и было неплохо. Весьма.

– А вы когда-нибудь принимали участие в гонках?

– Я задумывался об этом. Но не участвовал. – Он пожал плечами. – Да и мне куда интереснее сам автомобиль, чем скорость, с которой он может ехать. Так что, когда мне исполнилось восемнадцать, я купил «порше-спидстер» 1957 года. Увидел объявление в газете.

– Неплохо для первой машины.

Что касается Дарси, то ее первой машиной был древний бабушкин седан размером с Лихтенштейн, который поглощал бензин, как студент кофе во время сессии. Позднее Дарси посчастливилось сменить его на десятилетнюю малолитражку, на ней-то она и ездила до сих пор.

Ник фыркнул:

– Не совсем. На нее ушла уйма сил и времени. Поэтому-то мне ее и продали. Я провел целое лето, перебирая двигатель. – Тут его улыбка сделалась ностальгической и гордой.

– Вот тогда вы и попались на крючок? – предположила она.

Нечто подобное Дарси испытала в старших классах, впервые предложив свою статью для школьной газеты. Три колонки об изменениях в обеденном меню. В тот день она поняла, кем хочет стать, когда вырастет. А теперь, спустя восемь лет после получения диплома журналиста, именно журналистом она могла назвать себя с большой натяжкой.

– Попался… Да, это правда. Особенно после того, как два года спустя я решил продать свой «спидстер» на аукционе в Каламаки. Туда съехались коллекционеры со всей Греции, да что там – со всей Европы. Мне понравился этот опыт. Так что, продав машину, я поднакопил еще денег, купил следующую, привел в порядок и продал на аукционе. Прошло еще немного времени, и я уже сам проводил аукционы. Этим я занимаюсь и сейчас.

Дарси слышала в его голосе удовлетворение и гордость. Вызывала ли ее собственная работа подобные эмоции? О нет… Но она и мечтать не осмеливалась о лучшей карьере. Лучшем жилье, лучшей жизни…

– Вы вернулись из Штатов в Грецию по делам? – спросила она.

Ник покачал головой. Прядь темных волос упала на лоб. Это придало оттенок бесшабашности его идеальному внешнему виду.

– В этот раз – нет. У нас в семье свадьба.

Свадьба. Слово, даже произнесенное с чудесным акцентом Ника, тенью легло на Дарси, напомнив о неслучившемся «я согласна».

– Но вы же собирались улететь сегодня.

– Я бы вернулся. Церемония намечается через две недели.

Она удивилась:

– Так это только через две недели, но вы все равно остаетесь?

– От меня этого ждут, – коротко ответил он.

Дарси уловила легкий холодок в его голосе. Что ж, понятно почему. Ей-то было известно все о семейных ожиданиях. Три сестры, две старшие, одна младшая, все трое счастливы замужем и заняты продолжением рода человеческого, который конечно же зачахнет без их потомства.

А вот Дарси весной стукнул тридцатник. Все, что осталось от ее свадебных надежд, – это гора подарков, которые нужно отослать обратно, когда она вернется домой.

Она невольно застонала. Ник удивленно взглянул на нее, и она пояснила:

– Понимаю вашу боль. Моей семье тоже в некотором роде сложно угодить. Так чья же свадьба?

– Моего брата Петроса.

– То есть он живет здесь.

– Да, как и вся моя семья.

Интересно. При этом Ник обосновался за Атлантическим океаном.

– Кому-то мамочкина юбка не нужна, – прошептала она.

– Что?

– Ничего, так. Вы близки с братом?

– Когда-то были.

Он сжал губы в линию, словно повесил замок на свое молчание. Дарси показалось, что за этой фразой кроется целая история, о которой он не желает говорить. Но она обуздала свое любопытство и изменила тему. Так что они немного поболтали о политике, а тут показался и отель.

Двухэтажное приземистое здание выглядело так, словно в него угодил снаряд. Некоторые античные развалины и то целее. Зато на фасаде красовалась табличка, сообщавшая на греческом и английском о ремонтных работах на территории отеля. Оглядевшись, Дарси поняла, что территория вокруг «Сантора» под стать ему самому. Ресторан неподалеку тоже доверия не внушал. Несмотря на сильнейшее чувство голода, Дарси не хотелось даже приближаться к нему. На пороге стояли двое мужчин, они курили сигареты и передавали друг другу бутылку ликера.

Дарси почувствовала, как к ней возвращается истерическое состояние.

– Нет, Руфус был не так уж плох, – пробормотала она.

Ник сдвинул брови:

– Ваш кот?

– Больше не мой. Я думала, скатертью ему дорога после того, что он сделал с моим любимым шелковым платьем. Но теперь…

– Кто-нибудь говорил вам, насколько запутанной кажется история вашей жизни? – Он посмотрел на нее с задумчивой улыбкой. – Что ж, идемте. Я провожу вас. Посмотрю, как вы устроитесь.

– Спасибо. Я ценю вашу заботу! – не стала возражать Дарси.

Ник завладел ее несчастным чемоданом, и они направились ко входу по дорожке, застеленной кусками картона. По обеим сторонам стояли горшки с пальмами, чьи листья были покрыты густым слоем серой строительной пыли.