Медовый месяц взаперти

«Как другие женщины прикасались к тебе?» Харун понял, что скрывается за ее словами, но не мог поверить в то, что она ревнует его.

– Ты и так постоянно радуешь меня.

– Значит, ты не вернешься к ней.

Это был не вопрос, не мольба, а требование. Амбер хотела, чтобы муж принадлежал ей целиком. Это было очень важно для нее, и некий ледяной комок, о существовании которого Харун не подозревал, стал таять в его груди.

Она действительно любит его, и настало время объяснить ей все.

– Тебе нечего бояться, Амбер. И раньше нечего было бояться. – Голос Харуна дрогнул, потому что он не привык делиться своими секретами. – Знаешь, Баджа означает «радость». Фади называл так Рафу – женщину, которую любил, – и ей это нравилось. Наима – дочь Фади, моя племянница. Я никогда не прикасался к Бадже; я видел в ней только свою невестку. Вообще-то несколько месяцев назад я очень удачно выдал ее замуж, и она счастлива, хотя, конечно, никогда не забудет Фади.

– Это правда? У тебя нет другой женщины? – спросила Амбер.

Лед в душе Харуна таял так быстро, что это испугало его, но Амбер была откровенна с ним и заслуживала такой же откровенности.

– И не было никогда. Я в жизни не нарушал данные мной обещания. И брачную клятву – в том числе. Когда ты лежишь рядом со мной в постели, я удовлетворен. И если бы сейчас в эту комнату вошли пятьдесят прекрасных женщин, я даже не взглянул бы на них, потому что ты отняла у меня все силы.

Харун был утомлен, удовлетворен и невероятно счастлив. О чем ей беспокоиться? Она невероятно требовательная и страстная любовница.

– Никаких других женщин!

И снова это был не вопрос. Амбер предъявляла свои права на него. Ни одна женщина никогда так много не требовала от Харуна. Ее настойчивое желание обладать им пробудило в нем такую же жизнь, как и в ней. Амбер в постели не была холодной и гордой принцессой. Он был счастлив, что стал наконец ее любовником.

– Пока ты со мной, в моей постели, я не буду смотреть на других женщин, – поклялся Харун.

С подавленным стоном Амбер прильнула к нему, и они мгновенно забылись в нестерпимо блаженном знойном дурмане.

Весь день они провели в постели. И не потому, что им больше нечего было делать, а потому, что влечение друг к другу было непреодолимым. Иногда Харун задумывался над тем, наблюдает ли за ними кто-нибудь, но Амбер начинала ласкать его, и он моментально забывал обо всем.

Позже, еще раз получив удовлетворение, Амбер встала, завернувшись в простыню, и потянула полог, закрывавший кровать.

– Харун, я знаю, как мы можем убежать отсюда, – тихо сказала она, приложив палец к губам. Кивнув, Харун придвинулся поближе к ней. – Издавай такие звуки, будто мы занимаемся любовью, – шепнула Амбер.

Озадаченный, но не желающий спорить с ней, Харун тихо застонал, потом громко вскрикнул. Сразу же послышались тихие шаги, будто кто-то отходил от двери. По-видимому, стражам был отдан приказ не вторгаться в интимную жизнь пленников.

Кивнув, Амбер взмахнула рукой, приказывая повторить все сначала.

Харун продолжал издавать чувственные стоны, а она тем временем достала что-то из прикроватной тумбочки – в темноте он не мог разглядеть что – и воткнула это «что-то» в штору. Затем Амбер прошептала ему на ухо:

– Это одна из шпилек, которые они мне дали. Если мы немного их изогнем, то получатся булавки.

– Ты хочешь сделать для нас тоги из штор? – поинтересовался Харун, едва сдерживая смех. Тем не менее он был заинтригован.

Амбер кивнула. Лицо ее было очаровательно озорным.

– Когда мы были маленькими, то играли в портних. Я испортила столько штор и простыней, что слуги пожаловались на меня, и отец стал покупать различные ткани. Я одевала своих сестер служанками или принцессами. Сама же я, конечно, всегда была Агриппиной или Клавдией. – Затем улыбка исчезла с ее лица. – А оставшиеся шторы мы свяжем с простынями.

Столь простой и блестящий план привел Харуна в замешательство, как и знание имен римских императриц. Амбер действительно любит историю!

– Глубокой ночью, да? – спросил он.

Амбер снова кивнула:

– Ты пойдешь первым, потому что шансов благополучно добраться до земли у тебя больше, чем у меня, а я в это время буду издавать соответствующие звуки. – Амбер прильнула к нему, и он застонал, а она, вздохнув, прошептала его имя. – Следом спущусь я.

Харун покачал головой:

– Сначала ты.

– Нет, – настаивала Амбер. – Ты весишь больше меня, а шторы долго не продержатся. Я не спортсменка, и, возможно, начну паниковать, когда они начнут рваться. Но если ты уже будешь на земле…

– Я смогу поймать тебя, – подхватил он, увидев смысл в ее словах.

– Ты можешь убежать, – не унималась Амбер. – Ты важнее меня, ты должен жить. Я не вынесу, если тебя ранят или поймают… – Затем она снова простонала: – О, моя любовь, да…

Эти слова Амбер не раз повторяла в постели, но сейчас они чрезвычайно взволновали Харуна. Ведь она собиралась пожертвовать собой ради него, потому что ценила его выше себя. Это было подобно удару в солнечное сплетение.

Неужели она говорит серьезно?