Медовый траур

Человек возвращался в свою квартиру – полуголый, вымотанный, промаринованный в собственном соку и совершенно одинокий. Еще несколько часов – и душной ночью человек этот снова примется мерить шагами улицы в тщетной надежде схватить очередную преступную тень, которая, сверкнув лезвием, обагрит асфальт…

Суббота, семь часов вечера. Час ритуала, мой импульс надежды.

Постояв под душем, одевшись, побрившись, я шел по затихшим улицам своего квартала к парку за прямыми высокими стенами. Ворота были уже заперты на ночь, но сторож Марк знал мою историю и знал, как много значит для меня это место. Я нажал кнопку домофона, Марк появился в одном из окон своего дома, отпер замок и, махнув рукой, издали со мной поздоровался. Я ответил ему тем же.

Моих любимых похоронили в их родной северной земле, в ее истерзанной утробе, среди отработанного угля и заброшенных копров. Я живу слишком далеко от них, а потому вместо кладбища каждую неделю прихожу сюда, и вместо могил у меня живые ковры, на которых лопаются почки и распускаются розы. Сколько раз я бродил в одиночестве по засыпанным лепестками тропинкам, гладил надежную кору вязов, прикасался к крашеным доскам старых скамеек, где столько влюбленных находили себе приют, и каждую субботу в один и тот же час плакал. Плакал совсем тихонько, изливая накопившиеся в сердце горючие детские слезы. Без ненависти, без скорби, с такой любовью!

Марк нередко видел, как я возвращаюсь с блестящими глазами и дорожками слез на щеках, – он провожал меня в таких случаях все тем же дружеским жестом и молча смотрел вслед: «До свиданья, комиссар, до следующей недели…»

Мои странствия неизменно заканчивались в глубине парка – я огибал цветник и выходил к великолепному дубу, насмешливо смотревшему сверху вниз на хилый ясень. Именно его, этот ясень, мы с Сюзанной и выбрали, чтобы вырезать на корявом стволе наши инициалы: он символизировал для нас внутреннюю хрупкость живых существ и нежную чистоту чувств. Я любил проводить рукой по этим буквам из прежних времен, вызывать из глубин памяти поблекшие губы жены и росу ее слов… Поль Лежандр был прав, деревья излучают силу… Но сегодня вечером вместо наших инициалов мои пальцы нащупали нечто совсем другое: кора была содрана, ствол изрезан так глубоко, что ясень истекал кровью. Ни «Ф» от Франка, ни «С» от Сюзанны больше не существовало, безжалостное лезвие начисто истребило буквы. Рана была свежей, еще выступал сок.

Я резко обернулся. Меня ослепило закатное солнце, дробящееся в листве. Длинные тени, стволы, розовые кусты, поросшие травой лужайки… Ни души. Кто мог сделать такое? Моя тайна…

И вдруг я понял. Кто же еще, если не девчонка из седьмой квартиры! Эта мелкая дрянь слышала, как я говорил во сне про дуб и ясень…

Я мчался, не разбирая дороги, через ухоженные лужайки, слезы от ярости высохли. Добежав, постучался к сторожу.

Марк, слегка удивленный моим появлением, протянул руку, я ухватился за нее.

– Марк! Ты не видел здесь девочки лет десяти, с темными, довольно длинными волосами? Не приходила сюда такая, совсем одна?

Он с любопытством поглядел на меня снизу вверх:

– Что-то случилось?

Я сильнее стиснул его пальцы. Он на мгновение задумался.

– Днем сюда приходит толпа народу, в том числе немало девчушек. Как, по-твоему, я могу ответить?

– А после закрытия никого не видел?

Он покачал головой:

– Ты единственный, кого я впускаю в парк не по расписанию… Может, зайдешь чайку попить?

– Нет, извини, мне некогда.

Марк был нескрываемо разочарован:

– Ну ладно… Если я могу тебе помочь, если тебе надо… с кем-то поговорить, ты не стесняйся…

Я кивнул и собрался уходить, но тут он спросил:

– А ты теперь приходишь два раза в неделю?

– Что?

– Ну да, вчера, а потом сегодня.

– Вчера? Когда?

Он странно на меня посмотрел:

– Когда? В половине одиннадцатого, почти ночью! Позвонил в домофон, сказал: «Это Франк Шарко. Впусти меня!» Что, уже не помнишь?

Я потер лоб:

– Черт! Что за ерунда? Вчера вечером я вообще не выходил из дому!

У Марка округлились глаза.

– Но…

– Кого ты видел вчера вечером?

– Я… По правде сказать, я особенно не присматривался. Было темно, я заметил только широкие плечи и высокий рост, как у тебя. Правда, ты… даже головы не повернул в мою сторону, и мне это показалось странным, потому что ты всегда со мной здороваешься и прощаешься, но я решил, что ты не в настроении или задумался…

Я теребил пальцами губы:

– А голос? Голос был какой?

– Домофон очень плохо работает, я тысячу раз им говорил, чтобы поменяли! Но нет! И голоса все одинаковые…

Я подался к нему, лицо Марка оказалось так близко, что я почувствовал его дыхание. Все во мне кипело.

– А больше ты ничего не заметил?

– Нет, ничего. Ты… Ну, то есть он опять позвонил в домофон минут через пятнадцать и ушел, не попрощавшись… Этот… какого черта этому типу понадобилось в моем парке?

– Понятия не имею, Марк, ни малейшего понятия, – отозвался я, вытирая лицо платком.

И поплелся прочь по теплому асфальту…