Медовый траур

– У меня было очень счастливое детство, я каждое воскресенье хожу к мессе, я один из лучших в своем выпуске и мог бы закончить свою диссертацию о плазмодии на два года раньше срока! Ты ведь теперь хорошо знаком с плазмодием, да? Ха! Ха! Ха! Только я не стану ее заканчивать, эту диссертацию… У меня теперь совершенно другие планы… Куда более… простые… – Он ввернул дуло мне в висок. – Мать меня баловала, отец хотел бы меня полюбить, но так и не смог – из-за всякой мерзости у него в голове. Куча всяких кошмаров, приступы тоски и страха, уход в себя… Помню, когда он был помоложе, дома часто надевал клоунскую маску с широкой улыбкой, но… но только для того, чтобы скрыть отчаяние… Чтобы мы не почувствовали, как ему плохо, чтобы спрятать глаза, налитые слезами. Ты и представить себе не можешь, как я им восхищаюсь!

Сын… Это сын Венсана Крука! Сколько ему лет? Двадцать два, двадцать три года?

Он еще сильнее надавил на пистолет.

– Что, офигел от всего этого, а? Мой отец покончил с собой четыре года назад. Я до сих пор не забыл, каким он вернулся тогда от этого гипнотизера Мальборна… На нем была белая маска Пьеро, невероятно печальная маска, которой он уже не снимал до самой смерти. В тот вечер он нам все рассказал. О своем детстве, к которому я тебя приобщил… О красоте матери, ее безумии, ее отвращении к мужчинам. О жестокости и о насмешках. Он объяснил нам каждый свой рисунок – из тех, что валяются здесь, у тебя под ногами, и тех, что я намеренно оставил на барже… Я хотел, чтобы ты узнал моего отца, чтобы ты постепенно его узнавал и понял в результате, какие муки ему пришлось вытерпеть. Чтобы ты понял, за что наказаны эти люди. Они это заслужили, все до одного! Они глубоко прочувствуют смысл слова «страдание».

– Но… за что было наказывать дочь Тиссеранов? Она-то ничем не провинилась!

– Эти двое врачей отняли у моего отца самое любимое на свете существо, и я решил отплатить им тем же, но по-своему… И потом… Девчонка была очень даже ничего себе…

Один из братьев взвыл. Из-под африканской маски вырвался омерзительный смешок.

– Ха! Ха! Ха! Глянь-ка на эту парочку! А если бы ты слышал, как они меня умоляли: «Прошу вас, мсье! Сжальтесь, мсье! Сжальтесь!» – и так далее и тому подобное! А ведь какими были смелыми и решительными, когда силой притащили сюда моего отца и сказали, что оставят его подыхать как собаку! Ни черта он не соскользнул, как они уверяли! Они хотели его убить! Убить, слышишь? Эй, ребята! Так оно и есть? Я не ошибся?

– Что это… что ты с ними сделал?

Длинное деревянное лицо качнулось.

– Wasmannia auropunctata. Малый огненный муравей, родом из Южной Америки. Он крайне агрессивен, обожает кусать глаза и половые органы, а еще больше – забираться туда, куда не попадает свет, например в рот. На местах укусов образуются зудящие волдыри… Твари очень ядовиты, и их яд в конце концов медленно убьет обоих. Долгая… очень долгая пытка… В полном соответствии с их злобой и мерзостью.

Я показал на труп, смотревший мне в глаза пустыми орбитами:

– А он кто?

Маска задергалась.

– Он? Это дерьмо? Ты не догадался?

– Твой дед… Ты и деда своего убил…

– Он бросил их, как старые носки, оставил наедине с их печальной участью. А я… рассказать, что я с ним сделал?

– Тебе не выкрутиться! Кто ты такой – уже известно, и по твоему следу идет вся полиция Франции. Теперь это вопрос нескольких часов.

Деревянное лицо приблизилось, меня обдало теплым дыханием.

– Странно… – сказал его владелец, передвинув дуло, так что теперь оно упиралось мне в лоб. – Странно, что ты пришел сюда один. Я-то ждал целую армию…

– Я хотел встретиться с Венсаном, а здесь оказался его сын, и, не скрою, разочарован этим… Все, что ты натворил, – это твои преступления, только твои. Они не имеют никакого отношения к твоему отцу.

Маска колдуна внезапно замерла.

– Нет, ты не подражаешь отцу! – продолжал я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. – Он надевал маски, чтобы скрыть свои чувства, он оберегал вас… А ты скрываешься под маской, потому что стыдишься своих дел, потому что не смеешь взглянуть в глаза своим жертвам! Почему ты насиловал Марию Тиссеран сзади? Зачем завязал глаза ее матери? В подвешенном к потолку зеркале они видели тебя, тебя не видя… Ты пытаешься снять с себя вину за свои действия… Ты боишься Божьего суда, я не ошибаюсь?

– Замолчи!

– Какая дилемма, а? С одной стороны, верить в Бога, с другой – убивать людей. Рай или ад? Для тебя, вне всякого сомнения, – ад! Нет, ты не мстишь за отца – ты порочишь его память! Ты попросту удовлетворяешь собственную потребность бросать вызов и истязать! Причин этого ты и сам не понимаешь, возможно, ты даже получаешь удовольствие, и это-то тебя точит больше всего! Чем ты отличаешься от какого-нибудь Теда Банди или Френсиса Ольма?[30] Да ничем! Ты подонок. Худший из подонков!

Теперь дуло уперлось мне в левый глаз. Я слышал частое неровное дыхание. Сейчас он нажмет на спусковой крючок. Моя жена, моя дочка… Они совсем рядом… Еще немножко…