Медсанбат

Поздоровались. Муж Аленки подал руку, назвался Петром Кузьмичом, пригласил в дом. Сначала они попали в прихожую. Потом — в большую комнату-горницу. Комната метров двадцать, с тремя окнами, вся была залита вечерним солнцем. На полу домотканые дорожки. На стене тонкий ковер с рогатым оленем. Сервант новый, полированный, наполненный разной посудой. Диван. Этажерка с книгами.

Со стены смотрела, чуть улыбаясь, в военной форме сержант Алена Шубина. На груди орден Красной Звезды и медаль «За отвагу». Воротничок гимнастерки великоват. Да, это Алена! Такой он знал ее.

— Этот снимок сделан в сорок втором, — словно читая мысли Павла Остаповича, сказал Петр Кузьмич.

Он достал с этажерки два пухлых, в розовом ледерине, фотоальбома.

— Посмотрите, тут есть и фронтовые снимки.

Павел Остапович с нетерпением и дрожью в руках стал смотреть фотографии.

Вот снимок трех девушек со старшиной Комаревичем. Его сделал Павел где-то на калининской земле. В центре Аленка. Справа — Наталья Трикоз. А кто же это? Да это же медсестра Ася Плаксина! Комаревич присел прямо на пол. Снимок сделан в доме. Окно занавешено простым солдатским одеялом. Где же это было? В Борщеве или Петровке? Нот, это было позже. Шевченко зашел к ним. Из почки пахнуло печеной картошкой. Они угостили его. Он сфотографировал их своим «фотокором». А у него не сохранилось ни одной фронтовой фотографии. Где-то пропали в Брянских лесах.

Вот и другая фотография. Знакомая и незнакомая. Кто же мог ее сделать? Ведь в медсанбате, кажется, он один имел фотоаппарат.

Павел Остапович напрягает память... Да, это он в разрушенном городе. Клин или Калинин? Ну, конечно, это Калинин! Обширная площадь и разрушенные здания в снежных сугробах. Грустно, тяжело было смотреть на кучи кирпича, щебенки, из-под которых торчали ножки столов, стульев и другие домашние вещи. Они с Аленкой долго бродили по городу. И принесли несколько мокрых обгорелых книг.

Памятное место. Эту площадь теперь не узнать. Наверное, на ней светится Вечный огонь у памятника-обелиска.

Павел Остапович взял новую фотографию. Та же площадь. Только на фоне разрушенного дома, скрестив руки на груди, стояла Аленка. Шапка-ушанка почти на затылке. Аленкины глаза озорные, веселые, словно не полыхала война. А война бушевала. Почудилось, что Аленка стоит и ждет его. Потом они полуобнявшись сели рядом. И их щелкнул проходивший мимо сержант.

Он перелистал еще несколько фотографий. Такого снимка у него тоже нет. Невольно возникло чувство ревности к ее мужу, но это длилось недолго... Почему Павел так легко поверил в ее смерть? Не писал. Не искал. Да и писать было некуда. Родных у Аленки, кроме тетки на Калининщине, не было.

На стеклах окон засверкали золотистые блики заката, заскрипела, взвыла на петлях калитка. Павел Остапович вздрогнул и посмотрел в окно. Через калитку прошла седая женщина, а следом — молодая девушка. Разве это Аленка Шубина?! Чуть располнела. И словно снег в волосах.

Да, это была Аленка. Похожа и не похожа. Годы еще сохранили ее былую красоту.

— Вот и жена, — спокойно сказал Петр Кузьмич.

Они прошли мимо окон. Алена, по-видимому, пригласила молодую учительницу показать свое хозяйство и парнички с осенними цветами.

«Выбежать к ней или здесь подождать? Нет, буду ждать здесь».

Альбом Павел Остапович отложил в сторону, поднялся и зашагал по комнате, только половицы под ногами запели.

«Собственно, зачем я приехал сюда? — спрашивал он, — Мог бы написать письмо. Уж слишком поздно я собрался». Он даже на какой-то миг испугался этой встречи, но ничего по поделаешь: сердце привело к Аленке. Его волнение передалось, видно, Петру Кузьмичу, потому что тот поспешил на двор, и через какую-то минуту Шевченко услышал, как он сказал жене:

— Алена, у нас гость, мой однополчанин, — улыбнулся он, — Ты тут побыстрей порайся, а то как-то неудобно.

В ответ жена не проронила ни слова, а продолжала что-то рассказывать молодой девушке об утеплении плодовых деревьев на зиму, как Шевченко понял из доносившегося и комнату разговора.

«А может, все-таки выйти к ней? — подумал он и тут же отбросил эту мысль. — Только что я ей скажу?»

Павел Остапович снова присел к столу. В окно был виден широкий двор с дорожками битого кирпича.

Петру Кузьмичу ничего не оставалось, как вернуться в избу и заверить гостя, что хозяйка вот-вот зайдет в дом. А Елена Савельевна, как Павлу показалось, и не спешила и избу: пусть, мол, подождет твой однополчанин, ничего с ним не случится, у меня тоже гостья.

Уже и девушка ушла, а она продолжала что-то делать по хозяйству...

Дверь в один мах отворилась, и через порог стремительно шагнула в прихожую Алена. Остановилась, тревожным взглядом вобрала в себя гостя.

— Знакомься, Алена, мой однополчанин, — поспешил сказать Петр Кузьмич и подумал: «Узнает или не узнает?»

И вдруг она всплеснула руками, сделала несколько неуверенных шагов и со слезами бросилась Павлу на шею.

— Павлуша! — хватала воздух открытым ртом. — Живой?! Откуда ты взялся? Ведь мы тебя давно похоронили!

Павел Остапович о трудом сдержался, чтобы не расчувствоваться, не заплакать.