Медсестра

— Мое отношение к тебе, точнее, моя любовь к тебе! — Он допил вторую бутылку пива. — Я ведь действительно остался здесь ради тебя и буду ждать, если потребуется, пять, десять лет, пока ты не выйдешь за меня замуж. Я не говорил об этом, но хочу, чтобы ты знала. Я терпелив и уверен, что добьюсь твоей благосклонности и любви!

— А если я выйду замуж за другого? — усмехнулась Алена.

— За кого? — встрепенулся Кузовлев.

— В Заонежье много мужчин, загадочно сказала она. — Я говорю к примеру: а вдруг?

— Я все равно буду тебя ждать, — помедлив и все взвесив, ответил хирург. — Дождусь, когда ты его разлюбишь и придешь ко мне!

— А вы решительно настроены, Станислав Сергеевич! — весело рассмеялась Алена.

— Да, я настроен решительно, Алена Васильевна, а потому предлагаю не испытывать мой характер, а сразу ответить согласием на мое предложение! — уверенно заговорил хирург. — Чего откладывать? Ты должна составить, как говорили раньше, мое счастье! Давай завтра же пойдем в ЗАГС и, не откладывая, сыграем свадьбу! Я попрошу Конюхова, чтобы он не давал нам испытательного срока. Поживем немного здесь, а рожать я тебя отправлю в Москву. Подыщу тут замену и следом приеду за тобой. Обменяем родительскую трехкомнатную на двух- и однокомнатную квартиры, мы переедем в двушку, заживем

по-человечески! Такая программа жизни тебя устраивает?

Кузовлев, не дожидаясь ответа, подошел к ней, неуклюже обнял медсестру за плечи, хотел поцеловать в губы, но Алена опустила голову, давая понять, что этого не хочет. Станислав Сергеевич нахмурился, нервно передернул плечами, достал сигареты, закурил.

— Вы что, курите? — удивилась она.

— Иногда. Ты мне не ответила.

— Надо подумать, — вздохнула Алена, отгораживаясь воротником пальто от холодного ветерка. — Тем более ,что это второе предложение за нынешний вечер.

— Как — второе? — Станислав Сергеевич замер, услышав столь неожиданную новость.

— Грабов просил стать его женой и дал два дня на раздумья.

— Надеюсь, у тебя хватит ума не выходить за него! — Кузовлев фыркнул, и, судя по насмешливой интонации, он не считал героя Чечни для себя серьезным соперником.

— Что он, хуже других?! — возмутилась Алена.

— Но он убийца.

— Грабов — защитник Отечества.

— У него руки по локоть в крови! Для него убить человека все равно что высморкаться! — вскипел Кузовлев. — Да и не подходите вы друг другу!

— Почему?

— Он грубый, неотесанный мужлан привыкший всегда поступать по-своему! Ты у нас девушка с характером, прогибаться не привыкла. И что это будет за семья? Грабову нужна рабыня! Тихая, безропотная, которая бы ни в чем ему не перечила. Ты способна стать тихой и безропотной?

— А вам, Станислав Сергеич, какая нужна жена?

— Я могу быть мягким, уступчивым, даже покорным. Такого любая жена примет!

Алена состроила удивлённую гримасу:

— Ого-го! Я видела, как вы ведете себя во время операции! Да вы там просто деспот!

- Все верно! Мне хватает тирании в операционной и вообще в поликлинике, а выйдя оттуда, я становлюсь тихим и послушным, как овечка! — Он лихо крутанулся вокруг себя на одной ноге. — Так что лучшего мужа и вообразить трудно!

— Спасибо за столь внятные объяснения! Я приму их к сведению, но подумать мне все же не помешает!

Они простились. Кузовлев был потрясен всем происшедшим. До сих пор он единственный опекал и влиял на Алену, и вдруг на тебе, возник соперник. И не самый слабый. Этот, вцепившись в глотку своей жертвы, ее не выпустит и будет драться до последнего. А кроме того, печоринская угрюмость и могучее телосложение всегда подкупали женщин. Станислав Сергеевич тут ему явно проигрывает. Грабов в большей степени Армандо, нежели он, и ничего не попишешь.

Алена вернулась домой в смятении. Мать выталкивала ее из Заонежья, а тут два мужика жаждали ее сердечной взаимности. С одной стороны, пора замуж и детей рожать, не откладывая все на потом, с другой — хочется пожить для себя, не зарываться в пеленки и подгузники.

Мать на эту новость никак не отреагировала, хотя обоих ухажеров знала хорошо. Кузовлев не раз бывал у них в гостях, обхаживая ее и принося подарки. С матерью же Грабова они выросли в одном селе, в одну школу ходили и сейчас часто встречались, по-бабьи жалились друг другу, а потому Аграфена Петровна знала все, что происходит в семье подруги. Правда, полгода назад Петр после смерти бабушки Настасьи переехал в бабушкин дом, чтобы не зависеть от родителей и

зажить самостоятельной жизнью, но мать сына навещала и удивлялась лишь одному, что женщин сын к себе не водит, живет скромно, почти, по-монашески. Стоило переезжать от родителей, где Петр жил сытно и забот не знал.

— Ну так что скажещь-то? — так и не дождавшись от матери ни слова, снова спросила Алена.

— А чего мне говорить? Тебе, девка жить, вот ты и думай! — Аграфена Петровна помолчала, поджав губы, потом добавила: — По мне, так ни за одного бы не вышла! А ты решай!

— Это еще почему?! — удивилась дочь.

Но мать молчала как партизанка, отказываясь отвечать, пробормотав перед сном лишь свою любимую пословицу: «Жениться не шутя, да не попасть бы на шута, а то сам домовой!»