Медсестра

Рене и сам не заметил, как съехал с привычной колеи, покатил по снежной целине, но снег не проваливался, а потому можно было закладывать любые развороты. Виктор ничего не знал о рыбачьих прорехах, где огромные полыньи затягивались тонким ледком.

Бывший разведчик увидел одну из них совсем неожиданно и растерялся. Он мог резко вывернуть руль, но тогда либо Катюшка, либо Алена, а то и обе резко вылетели бы из снегохода. Ему вдруг показалось, что они проскочат, что это просто ледяная залысина, с которой сдуло снежное покрывало. Однако едва они влетели на полынью, как лед мгновенно затрещал и «Буран» стал медленно погружаться в воду.

— Катюшку спасай! — выкрикнула Алена.

Виктор, подчиняясь этому приказу, схватил падчерицу, вытолкнул ее на край полыньи, а потом выпихнул и на снег. Помог выбраться жене, а она уже вытащила его.

«Буран» ушел под воду. Когда, промокшие до нитки, они поднялись на ноги и огляделись вокруг, то ни берега, ни примет поселка Заонежский не обнаружили. Бескрайняя , снежная равнина простиралась до самого горизонта. У Рене тревожно сжалось сердце. Тотчас стал усиливаться ветер, с запада потянулись грязные тучи, и одежда мгновенно покрылась ледяной коркой, став тяжелой, как стальной скафандр.

— Куда идти-то? — не выдержав, спросил он.

— Подожди! — оборвала его Алена, оглядываясь и напряженно ища хоть одну черную точку на горизонте, которая бы обозначила дом или жилое строение.

Ей вдруг вспомнился тот страшный сон, когда она вот так же очутилась посреди заснеженной пустыни. Но тогда гроздью спелой смородины на снегу вспыхнуло видение поселка и она побежала к нему. Эти черные точки

Алена искала на белой линии горизонта, ощупывая eго сантиметр за сантиметром. Неожиданно она радостно закричала, вытянув вперед руку, но ни Катя, ни Виктор ничего в той стороне не увидели.

— Там ничего нет! — предостерег Рене.

— Мам, ты что! — заныла Катька.

— За мной! За мной, я сказала! Не сметь возражать! — обрубив всякое сопротивление, взвилась Алена. — Вперед!

И она первой бросилась бежать, за ней нехотя поплелась и Катюшка, двинулся, подчиняясь ее неистовому напору, Виктор.

— Бежать! Всем бежать! — обернувшись, яростно закричала она. — Не стоять, не плестись, а бежать, иначе замерзнем! Вперед, за мной!

И они побежали. Даже Виктор не смог устоять под таким мощным напором и рванул следом. Они, не останавливаясь, мчались бешеным аллюром минут десять — пятнадцать, пока горячий пар не завихрился на мокрой одежде, а они не выдохлись и не почувствовали, что немного согрелись. Рене поднял голову и лишь сейчас заметил еле различимые на снегу черные точки у горизонта. Он мог поклясться, что у полыньи их еще не видел.

— Как же ты их разглядела, росомаха заонежская? — удивился Виктор. — Я и сейчас их то вижу, то не вижу. Ну у тебя и зрение!

— Я их не видела, я их почувствовала, — помедлив,, произнесла она, смахнув с его усов сосульки.

— А если б заблудились?

— Тогда, значит, не судьба. — Она взглянула на него и вдруг с нежностью улыбнулась, привалилась к нему;

Она не могла ни минуты прожить без него, ходила с ним даже на охоту и на рыбалку в Овере, а Жардине, увидев, как они целуются во время клева у Рене,

обидевшись на старого друга ,смотал удочки и уехал домой.Потом,правда.извинялся, просил прощения и постоянно удивлялся, непонимая,как такого крепкого человека,как Виктор, могла в одночасье скрутить любовь. Лишь иногда, среди ночи, Алена внезапно просыпалась, бросалась к нему, орошая его грудь горячими слезами, ее мучили кошмары, оставшиеся после пережитых ужасов. Рене успокаивал ее,прижимал к себе, шепча ласковые и нежные слова, и она засыпала, обняв его мертвой хваткой, освободиться от которой до утра было никак невозможно. Виктор задыхался от ее горячего тела, просыпаясь утром мокрый, словно заснул в жаркой деревенской бане.

И стоило ей прижаться к нему, как он, несмотря на обледенелую одежду, почувствовал ее жар. Даже парок заструился меж ними.

— Но нам с тобой судьба улыбнулась, — помолчав, добавила Алена. — А это значит, что мы проживем долгую и хорошую жизнь.

— Счастливую, — добавил Рене.

— Даст бог, и счастливую, — задумавшись, с грустью кивнула Алена. — Мне иногда кажется, что чашу своих и твоих несчастий я выпила до дна. Так что, может быть, и счастливую. Ну все, пошли! А то закоченеем и пропадем! До полного счастья еще километра четыре, не больше! Ты как, Кятюш, осилишь?

—Ничего, попробую, — угрюмо выдохнула девочка.

И они побежали.