Медсестра

Лишь после этого вернулась к себе в спальню. Погасив свет, Алена присела у окна, не отрываясь глядя в рождественский сад, залитый таинственным голубым светом лунной ночи. Даже без снега он выглядел причудливо и красиво: деревья жили своей тихой, тайной жизнью, чтобы весной проснуться и впасть в буйство. И ей, несмотря на грусть, было покойно на душе. Мать всегда говорила: «На том свете высплюсь». Когда Алена была маленькой, «тот свет» ей так и представлялся: огромная больничная палата, где все лежат на койках и дремлют. Позже она поняла, что ее мать имела в виду: нельзя слишком много тратить драгоценных часов земной жизни на сон. Все же ночная спячка пусть и временная, но поездка на тот свет, а туда все рано или поздно отправятся на долгое время. Скорее всего, навсегда.

Ей хотелось иметь свой дом. О таком, как «Гранд этуаль», и не мечталось, не говоря уже о богатом саде и прислуге. Это как жизнь в раю. Человек ко всему привыкает, и рай через некоторое время ей покажется золотой клеткой', но пока от одной мысли, что она станет хозяйкой, владелицей всего этого имения, у нее кружилась голова.

Да и Мишель ей нравился: его ум, манеры, умение слушать, сопереживать. Но как все сложится, как? Еще есть возможность схватить сумку и убраться восвояси, не искушать судьбу. Еще есть такая возможность. Маленькая щелка, чтобы выскользнуть и не попадаться второй раз на острый крючок судьбы? Но неужели же все повторится? Нет, того, что с ней случилось когда-то, больше быть не может. Это исключено.

Она, перепуганная, прибежала утром домой, ей вдруг примерещилось, что Грабов в отместку за уход от него забрал дочь, чтоб заставить Алену вернуться. Она бежала по снегу как ошалелая, глотая морозный воздух. Она долетела до дома за пять минут, ворвалась в горницу, но Катерина радостно гугукала у матери на руках, пуская пузыри, а та светилась радостью, суетясь вместе с ней у печи и успевая жарить сырники.

— Грабов приходил? — прислонясь к дверному косяку, спросила Алена.

— Заглядывал вчера вечером, просидел больше часа, я его покормила, — доложила мать и, помолчав, с упреком добавила: — Извелся мужик весь. Говорит, сам не знаю, чего она хочет! Я уж и хожу по одной половице, и все ее капризы исполняю...

— Какие капризы он мои исполняет?! — тотчас взвилась Нежнова.

— Не знаю, я не спрашивала.

— А вы, маманя, взяли бы да поинтересовались! — приходя в себя, сбрасывая одежду и хватая из большой миски горячий сырник, зло бросила Алена. — Все капризы, видите ли, мои он исполняет! Капризы — это когда посередь зимы аленький цветочек жена вдруг запросит. Вот это капризы! А у нас с ним не капризы. Мы с Грабовым последних полтора месяца, можно сказать, врозь жили, ни словом не обмолвились! Я ему и готовить перестала, стирать отказалась, и спал он не со мной, а на печи! Другой бы на второй день после такой жизни в ножки бухнулся да лаской о прощении молил. Этот же нет! Башку набычит и ходит как тень. Я с ним не разговариваю, и он молчит, я не готовлю, и он в ответ ни полслова. Стирать перестала, и тут терпит! Мол, я тебя всё равно перегрызу,- не я, а ты передо мной стелиться будешь!

— Нашла коса на камень...

— Так и выходит! Но ведь он где-то питался на стороне, кто-то ему портки тайком стирал, кому-то жалобы свои носил! Уходит в грязной рубахе, а является в чистой! Да что же это такое?! Подумала, к матери, стервец такой, бегает, та втихомолку стирает! Встретилась с ней: нет, та и про размолвку нашу не слыхала! А рубашки, вижу, хорошо простираны, носки аккуратно заштопаны, сам бы так изладить не мог! Значит, под боком у меня зазнобу завел, которая его обихаживала! И что я, терпеть стану?!

— Я стирала, штопала да кормила его, — помолчав, призналась Аграфена Петровна.

— Это как это?! — изумилась Алена.

— А так это! Пришел, пожалился, вот я и приветила. Думала, как поссорились, так и помиритесь, мы с отцом в первый год тоже часто по пустякам лаялись, но потом всегда мирились...

— Надо ж, нашел себе портомою!

— Ты баба и пред мужем не должна саблей размахивать! Наоборот, лаской своей, кротостью да смирением его буйный нрав укрощать и облагораживать. В том и заключается женская мудрость...

— Ой, мам, мне эти твои домостроевские правила еще в детстве надоели! Мужикам от нас только одного и надо, как бы под юбку залезть! Ради этого они тебя на руках готовы носить, но все лишь до того момента, как до себя допустишь! Справят нужду, а все остальное им по хрену! Варка, стирка, дом, ребенок — все!

— Зачем ты. так? Твой отец этот дом возвел, и я никогда не знала, как дрова заготовлять, воду носить, а когда у меня руки заболели, их ломить стало, и я бельё в холодной воде на озере полоскать не могла, так он сам полоскал и с тобой над задачками сидел. Ужель не помнишь?

— Ну и что? — усмехнулась Алена, вспомнив и о Кузовлеве. — Это лишь одно доказывает, что встречаются среди них и нормальные особи! Но я же вижу,, что тебе без отца лучше живется! Сама рассказывала, как пьяный приходил да тебя колотил!