Медсестра для бывшего. Ты меня (не) вспомнишь (СИ)

— Так, Солнцев, — вырывает меня из мыслей Дан, — давай, приходи в себя и начинай вспоминать минута за минутой последний час до приступа. Ищем, что его спровоцировало. И не бойся, — останавливает меня, вскинувшегося на эту фразу, движением руки, — знаю я, знаю, что ты супермен и всё такое. Но повторяю, ты боишься того, что причиняет тебе боль. Этот блок у тебя в голове, те два месяца твоей жизни, которые ты так и не вспомнил после травмы и комы.

— Я… вспомнил, — пытаюсь отрицать. — Частично…

— Ой, ну хватит уже врать мне! — взрывается нейрохирург. — Нихрена ты не помнишь! Напомнить тебе, что твоя мать…

— Не надо, — прерываю друга, поморщившись.

Он знаком с моей матерью. И не слишком высокого о ней мнения. Я бы и рад с этим поспорить, да вот только не могу. У неё тяжёлый характер.

После той командировки, где наша группа попала под взрыв, а меня контузило, и я два дня провалялся, введённый в искусственную кому, мне диагностировали потерю кратковременной памяти.

Два месяца моей жизни исчезли, будто их никогда и не было. Всё, что я знал об этом времени, было рассказано мне сослуживцами — ну и матерью, естественно. Вот только уже тогда было ясно, что она не может знать всего. Но в первое время после болезни и выздоровления было не до того. Реабилитация, комиссии, одна за другой, затем объяснительные, отчёты — ситуация тогда вышла из-под моего контроля.

Проблема была в том, что при попытках вспомнить, что же я упустил, головная боль возвращалась. Это… пугало. Не давало работать. И я перестал даже пытаться. Наоборот, всеми силами избегал напоминаний. Ну в конце концов, что такого судьбоносного могло случиться в моей жизни за десяток недель?

А теперь у меня появились подозрения, что мать намеренно что-то от меня скрыла. И связаны они были с Надеждой.

Я начинаю медленно вспоминать, проговаривая все свои действия. Дохожу до того момента, когда Надя помогла мне.

— Это интересно, — с любопытством глядит на меня Дан, — потом расскажешь, где ты её нашёл, такую умелую. Дальше.

Дальше… Отвожу глаза и не хочу продолжать.

— Так, Володь, ты ведь понимаешь, что я с тобой сейчас говорю как врач? — слышу серьёзный голос. — А врачу, как священнику на исповеди — только правду. Ну что ты там, сексом с ней занимался, что ли?

— Нет, естественно, — фыркаю, — за кого ты меня принимаешь?

— За нормального мужика, который ненормально себя ведёт, — хмыкает Игнатьев. — Ладно, давай, колись уже.

— Я… странно себя чувствую рядом с ней, — признаюсь другу. — Вот и тогда, мне вдруг показалось, что я её знаю лучше, чем кого бы то ни было. Внезапное ощущение близости. У тебя бывало такое?

— Бывало, — вздыхает Дан, — однажды.

Кидаю на друга быстрый взгляд. Судя по выражению лица, об этом его спрашивать не стоит.

— Потом я сказал, что уеду в командировку, — подбираюсь к самому главному, — а она на это ответила фразой, цитатой из книги…

Зажмуриваюсь, Игнатьев подскакивает с места, но боль не возвращается, так, слабый отголосок.

— Нет, всё нормально… — выдыхаю, — почти… Я вспомнил!

— Что конкретно? — друг внимательно смотрит на меня.

— Это уже происходило со мной! Только я говорил эту фразу!

Задыхаюсь, потому что перед глазами встаёт картинка: знакомая комната в старой дедовой квартире, я стою возле двери и делаю вид, что складываю что-то в нагрудный карман. Поцелуй — сам собой приходит ответ. Что за идиотизм? Раздаётся девичий смех, и… голова взрывается болью.

— Так, тихо-тихо, — слышу сквозь спазм голос Дана.

В этот раз прийти в себя получается быстрее. Введённые лекарства помогают.

— Там… у меня в квартире, перед той командировкой, я прощался с девушкой, — выдавливаю из себя.

— Лицо? Имя? Что-нибудь? — негромкий голос друга не мешает, но и сосредоточиться не получается.

— Ничего, — выдыхаю разочарованно, — только смех. Получается, мы жили вместе, раз я выходил, а она оставалась в квартире. Но… куда она исчезла? Почему не пришла в больницу, когда узнала?

— А с чего ты взял, что она узнала? — Дан прищуривается.

— Вот же дерьмо, — хриплю с трудом, потому что голова разрывается — на этот раз не от боли, а от роящихся мыслей.

— Так, похоже, тебе есть о чём подумать, — Дан поднимается с места, проверяет капельницу, отсоединяет её, но катетер из вены не убирает. — Сегодняшний день и следующую ночь проводишь здесь, под присмотром. Завтра поговорим о том, что тебе делать дальше.

Засыпаю я с трудом. Даже во сне слышу тот смех, вроде бы весёлый, но с ноткой грусти. Образ девушки так и теряется, ускользает сквозь пальцы, и всё же откуда-то приходит уверенность, что она была очень важна для меня.

С утра Дан занят, и к нему в кабинет я иду уже ближе к обеду.

— Садись, — друг сосредоточенно просматривает бумаги, лежащие перед ним. — Значит, так. — Задумчиво смотрит на меня, крутя в руках ручку. — Попробуй-ка вспомнить опять ту сцену, про которую говорил мне вчера.

Знакомый-незнакомый смех тут же всплывает в памяти.

— Не болит голова? — Дан смотрит испытующе.

— Нет, — тут до меня доходит. — Ты считаешь, если я всё вспомню, то… головные боли прекратятся?