Медсестра из Райминстера

— А кто второй? — спросила я горестно.

— Женщина с переломом таза. Она вообще не приходила в сознание. Я считаю, что ей еще повезло.

Я села и взяла сигарету, протянутую мне Линдой.

Курить в спальнях запрещалось, но это был такой день, когда на подобные мелочи никто не обращает внимания.

— Что, там все еще продолжается эта дикая суматоха? — спросила я.

— Теперь стало легче. Отделение «неотложки» опустело. В палаты больше никто не поступает. Все вроде бы приходит в норму. Но одна перевязка теперь занимает несколько часов, и как только мы заканчиваем, наступает время начинать новую… Дэйв Коллендер все еще на ногах.

— Все еще на ногах? — Я подскочила на постели. — Но этого не может быть. Всю ночь и весь день…

— Ну, я думаю, он все же поспал пару часов в середине дня. Возможно, он будет отдыхать сегодня вечером, а ночью снова выйдет на работу. Прямо супермен какой-то! Беру назад все, что когда-либо сказала о нем плохого.

Она зевнула:

— Я, пожалуй, пойду вниз, попью чаю. Пока, скоро увидимся.

Теперь мне не терпелось вернуться на дежурство. Раз Дэвид Коллендер работал без отдыха, я не могла сидеть сложа руки и дожидаться семи тридцати. Но я была всего лишь сиделкой и должна была подчиняться приказам.

Когда я пришла в палату, все оказалось именно так, как описывала Линда. Хаос и суматоха закончились, и началась повседневная рутина. После того, как мы разнесли горячее питье и дали болеутоляющее пострадавшим в катастрофе и ужин нашим старым пациентам, в палате был выключен свет. Мы занялись уборкой в стерилизационной и приготовлением свежего перевязочного материала для утреннего обхода. Время от времени нас вызывали в палату посидеть с пациенткой, которая не могла уснуть из-за боли или душевного дискомфорта.

Около десяти доктор Коллендер снова вышел на работу. Вскоре после этого одной женщине, пострадавшей в катастрофе, стало хуже. Ей немедленно потребовалось переливание крови. Доктор Коллендер вскрыл ей вену на локтевом сгибе и ввел иглу. Дальше от нас требовалось внимательно наблюдать за резервуаром капельницы.

Кровь там смешивается с особой струей кислорода, поступающей через фильтр. Это предотвращает оседание красных тел крови на дне резервуара. Проблемы начинаются, если возникают какие-либо препятствия потоку крови. Как раз это и произошло в данном случае: кровь свернулась в игле. Старшая сиделка снова послала за доктором Коллендером, чтобы он попробовал продолжить переливание через другую вену.

Он пришел и действовал настолько активно, что я посчитала его абсолютно неутомимым. И, вероятно, бесчувственным. Когда мы встретились в палате, его взгляд был отчужденным. Он был полностью поглощен не терпящей отлагательств работой.

Когда перевалило за полночь, я сходила перекусить. Когда я вернулась, старшая сестра ушла на ленч. Старшая сиделка Уолкер, полная, добродушная молодая женщина, послала меня на кухню приготовить бутерброды для завтрака.

— Мы уже закончили все необходимое мытье. Побереги свою энергию, пока возможно. Я посижу в палате и посмотрю за тем, чтобы все было спокойно.

Я прошла по молчаливому коридору на кухню, радуясь, что смогу побыть немного одна. В дверях мне пришлось остановиться — мое сердце перевернулось: сидя за столом и опустив голову на сложенные руки, спал Дэвид Коллендер.

Я тихонько прикрыла за собой дверь и долго стояла, глядя на него. Во мне поднялась волна нежности и жалости. Он был измучен. Он не прекращал работать ни на минуту, но организм все же потребовал отдыха. Я села на скамейку и принялась за работу, изо всех сил стараясь не шуметь. Так продолжалось около двадцати минут. До меня долетали мягкие, приглушенные звуки больницы, живущей своей обычной ночной жизнью: легкое посвистывание воздуха между вращающимися дверьми, гудение лифта, время от времени отдаленные звуки сирены. Доктор Коллендер продолжал спать как убитый.

В конце концов он пошевелился. Я поставила на плиту чайник. Когда я закончила заваривать чай, он пробормотал что-то неразборчивое, потер глаза и сел.

— Ну, вот, теперь вы готовы к тому, чтобы выпить чашечку чая, — сказала я, ставя перед ним чашку.

Он посмотрел на меня мутными от сна глазами:

— Это и в самом деле вы? Вы похожи на ангела милосердия. Я совсем замотался. Вы возвращаете меня к жизни.

Я отошла в сторону.

— Пожалуйста, сядьте, — сказал он быстро, — выпейте со мной чаю.

Наши глаза встретились. Его взгляд больше не был отчужденным, он был теплым и просящим. Я налила себе чашку и села за стол рядом с ним.

— Это было ужасно, — сказал он. Только слово «ужасно» прозвучало у него гораздо сильнее, чем оно звучит обычно.

— Я знаю, — сказала я. — Все эти люди ехали навестить своих родственников или за покупками… Многие из них борются теперь за жизнь, а некоторые…

Он положил в свою чашку ложку сахара.

— Я слышал множество поразительных историй в палатах. Их хватит для того, чтобы написать целую книгу. Хватит для того, чтобы доказать мне, что мои личные неприятности — это еще не конец света.

— Какие неприятности? — спросила я прямо. Теперь было не время для соблюдения вежливых условностей.