Медведь

Тихомир прищурился, будто что-то припоминая:

– Я помню, когда-то вы говорили про «поднебесные страны». Теперь я понимаю, почему Китай, географически находящийся под небесной Тартарией, иногда называется «поднебесной страной» или просто «Поднебесной».

Хранитель тем временем продолжал:

– В древности считалось, что Москва или сам меридиан Москвы останавливал и сдерживал нашествие тьмы, нашествие «тар-тара». Впоследствии это нашествие «тар-тара» на Москву с востока стали называть нашествием на Москву «татаро-монгольского ига».

Тихомир переспросил:

– Татаро-монгольское иго?

Хранитель засмеялся:

– Слово «ночь» раньше писалось с буквицы «ижица». В начале слов буквица «ижица» могла читаться как буквица «н» или как буквица «и». Буквица «червль» могла писаться буквицей «гервь» со звуком «г». Буквица «ерь», которую вы пишите сейчас как мягкий знак, имеет звук «о краткое», в слове «ночь» заменяли буквицей «ота», которая тоже имеет звук «о краткое». По этим правилам слово «ночь» может читаться как «иго». И посему «татаро-монгольское иго» есть «тар-таро-монгольская ночь». То есть «татаро-монгольское иго» есть тьма ночи, пришедшая на Русь с востока.

В старорусском языке соединительной буквицей в составных словах была буквица «м». В старых словах «татаро-монгольское иго» буквица «м» тоже была соединительной. В этом слове сошлись два слова – «тар-тар» и «хан-гол». А слово «хангол» означает «длинный переход» или «долгий переход».

Так некогда называлась ночь – «долгий переход». Имелся в виду долгий переход солнца с запада под землей на восток. И исходно татаро-монгольское иго называлось «тар-тар-м-хан-гольское иго».

* * *

Тихомир вспомнил слова Старца, сказанные в последний день на Валдае, и сказал:

– Олег Ярославович! Так, может быть, в Москву! На меридиан! Отделим «белое» от «черного»!

Хранитель внимательно посмотрел на него:

– Я и сам вам, Тихомир Андреевич, хотел это предложить.

Эпизод 2 Дома 11 июня 1862 года Москва

Под стук колес поезда Тихомир вспоминал прощание со Старцем:

– Мы еще увидимся с тобой, Тихомир. И очень скоро… Тогда ты сможешь звать меня Афанасий.

Тихомир думал о словах Старца, и в его голове крутилось: «Все происходит, как задумано Творцом… Как задумано Высшим разумом…»

* * *

Посреди холла, прямо в центре белого мраморного креста «нулевого меридиана» стояли два Медведя. Старший и младший. Отец обнимал сына, а сын – отца.

– Почему ты мне ничего не рассказывал? – с горечью спросил Тихомир.

Андрей Георгиевич еще сильнее сжал объятия:

– Теперь ты и сам понимаешь, что не все надо узнавать сразу.

– Не все сразу! – сквозь слезы улыбнулся Тихомир.

Андрей Георгиевич отстранил Тихомира и, держа двумя руками за плечи, твердо сказал:

– Сегодня ночью ты все узнаешь.

* * *

Андрей Георгиевич высоко поднял внука и слегка подбросил вверх:

– Так вот ты какой, Первый!

Петр заулыбался.

Андрей Георгиевич прижал его к себе и тоже улыбнулся. Проводя пальцем по родимому пятну на шее Петра, он повторил контур закругленного в правую сторону четырехлепесткового «коловорота».

* * *

Хранитель стоял в стороне. Андрей Георгиевич подошел к нему.

Протянув руку, он с силой пожал ее:

– Благодарю за сына… благодарю за внука.

Хранитель слегка поклонился:

– Воскресенский Олег Ярославович.

* * *

Олег Ярославович и Сергей Демьянович какое-то время оценивающе смотрели друг на друга, затем пожали руки:

– Артамонов.

– Воскресенский.

* * *

Лукерья Митрофановна улюлюкала с Петром, покачивая его на руках. Петр довольно улыбался. Стоян и Любава, взявши за руки Марфу, радостно кружили вокруг них хороводом.

Дворецкий, улыбающийся во весь рот, тайком утирал слезы.

Только кухарка, выглядывающая из-за портьеры диванной, почему-то была мрачнее тучи.

* * *

– Пора, – сказал Андрей Георгиевич и на ходу перекинул через плечо портупею с «черной саблей» поверх парадного гусарского мундира обер-офицера Ингерманландского полка. Ножны глухо брякнули.

За ним последовали Тихомир и Хранитель.

* * *

В пролетке у особняка их ждал Артамонов.

Усевшись, Тихомир посмотрел на растущую луну, и уже знакомое ему чувство тревоги пробежало холодком по спине. Он запустил руку под сюртук и нащупал рукоятку револьвера.

«Все будет хорошо!» – сказал он сам себе.

Затем скорчил недовольную гримасу: «Последний патрон…»

* * *

Когда мужчины уехали, все домочадцы и слуги уединились по своим покоям. То и дело слышались звуки и шорохи, которые со временем затихли.

В полной тишине кухарка, простоволосая, в длинной ночной рубахе, на цыпочках неся свое плотное немолодое тело и лишний раз стараясь не дышать, приблизилась к двери особняка с черного входа.

Она беззвучно открыла замок двери, завесы которой накануне смазала постным маслом маслобойного завода купца Бабушина. И стала ждать. Сидя на небольшой лавочке, она мечтала, как хорошо вскорости заживет в свои почти шестьдесят лет, получив «кругленькую сумму» только за одну услугу:

– А может, зря я согласилась?.. Нет, не зря!