Медведь и Дракон

— Ну, посмотри на это с такой точки зрения: когда ты начнёшь писать мемуары, то получишь баснословный гонорар от своего издателя. «Случайный Президент»? — Адлер старался подобрать название для мемуаров.

— Скотт, ты, когда выпьешь, становишься забавным. Я лучше сконцентрируюсь на своей игре в гольф.

— Кто произнёс магическое слово? — спросил вице-президент, присоединяясь к разговору.

— Этот парень так часто у меня выигрывает, — пожаловался Райан Адлеру, — что иногда мне кажется, что неплохо иметь при себе меч на крайний случай. У тебя сейчас какой гандикап?

— Мало играю, Джек, он снизился теперь до шести, может быть, даже семи.

— Он собирается перейти в профессионалы, — сказал Джек.

— Между прочим, Джек, это мой отец. Его самолёт запоздал, и он не успел к началу приёма, — объяснил Робби.

— Преподобный Джексон, наконец мы встретились! — Джек пожал руку старого чернокожего священника. Во время инаугурации отец Робби был в больнице с камнями в почках, что доставляло, наверно, даже меньше удовольствия, чем церемония инаугурации.

— Робби рассказывал о вас много хорошего.

— Ваш сын — лётчик-истребитель, сэр, а эти ребята любят преувеличивать.

Священник рассмеялся.

— О да, я знаю это, господин президент. Хорошо знаю.

— Как вам понравилось угощение? — спросил Райан. Возраст Исайи Джексона приближался к восьмидесяти, он был невысокого роста, как и его сын, располнел с годами, но у него было удивительное чувство достоинства, которое часто каким-то образом присуще чернокожим священникам.

— Слишком обильное для старика, но я всё равно пробовал каждое блюдо.

— Не беспокойся, Джек. Папа не пьёт, — объяснил «Томкэт». На отвороте его смокинга виднелось миниатюрное изображение Золотых Крыльев морского лётчика. Робби всегда будет лётчиком-истребителем.

— И тебе не следует пить, малыш! Флот научил тебя массе плохих привычек, например чрезмерному хвастовству.

Джеку пришлось броситься на защиту друга.

— Сэр, если лётчик-истребитель не хвастается, его не допускают к полётам. И к тому же Диззи Дин лучше всех сказал об этом — если у тебя получается хорошо, это не хвастовство. У Робби получается отлично… или, по крайней мере, так он говорит.

— Они уже начали переговоры в Пекине? — спросил Робби, поглядывая на часы.

— Ещё полчаса до начала, — ответил Адлер. — Наверно, это будет интересно, — добавил он, имея в виду материал «ЗОРГЕ».

— Да, пожалуй, — согласился вице-президент Джексон, поняв смысл сказанного Адлером. — Трудно любить этих людей.

— Робби, я не разрешаю тебе говорить такие вещи, — возразил отец. — В Пекине у меня есть друг.

— Вот как? — Его сын не знал об этом. Последовал ответ, прозвучавший, словно изречение папы римского:

— Да, преподобный Ю Фа Ан, хороший баптистский священник, получил образование в университете Орала Робертса. Мой друг Джерри Паттерсон учился вместе с ним.

— Думаю, это трудное место для служения богу, особенно для священника, — заметил Райан.

Казалось, этими словами он словно повернул ключ в достоинстве преподобного Джексона.

— Господин президент, я завидую ему. Проповедовать Евангелие господа нашего — большая честь в любом уголке мира, но проповедовать в стране язычников — редкое счастье.

— Кофе? — спросил проходящий мимо стюард. Исайя взял чашку, добавил сахара и сливок.

— Отличный кофе, — заметил он сразу.

— Это один из побочных бонусов в Белом доме, папа, — сказал отцу Робби с нескрываемой любовью. — Кофе здесь даже лучше, чем на флоте, — правда, его подают флотские стюарды. «Голубая гора Ямайки», стоит сорок долларов за фунт, — объяснил он.

— Господи, Робби, не говори так громко. Средства массовой информации ещё не докопались до этого! — предупредил его президент. — К тому же я ведь уже проверил. Мы закупаем кофе оптом, по цене тридцать два бакса за фунт, если ты покупаешь его бочками.

— Да ну, ведь это совсем по дешёвке! — согласился вице-президент со смешком.

* * *

Приветственная церемония состоялась накануне, поэтому пленарная сессия открылась безо всяких фанфар. Заместитель Государственного секретаря Ратледж занял своё место, поздоровался с китайскими дипломатами на противоположной стороне стола и стал говорить. Его заявление началось с обычного вступления, такого же обязательного, как перечисление заслуг людей, вложивших деньги в создание художественного фильма.