Медведи и Я

На обратном пути мы обычно обследовали высокую траву и позднюю клюкву в лесостепи, где росли бальзамические тополя, а уже потом выходили на звериную тропу, я называл ее закатной, шедшую вдоль правого берега Отет-Крика. Каждый день перед наступлением сумерек этой тропой шли к озеру олени, снежные бараны, лоси, карибу и волки. Скреч имел обыкновение отставать, замечтавшись о чем-нибудь, и его приходилось подгонять, а Расти попадало за то, что он вырывался вперед. Пока что Дасти была идеальной спутницей, потому что никогда не отходила от меня дальше чем на двадцать футов. На Расти, вызывающе независимого и делового, можно было всецело положиться во время наших обходов. С самого начала он счел своей обязанностью опекать всех нас, а Скреч просто обожал, когда его опекают, да и Дасти полагала, что самостоятельность — это свойство, которого надо старательно избегать, хотя я тратил все больше времени и усилий на этот аспект в воспитании медвежат. Последняя миля обратного пути была для меня самой приятной: медвежата были сыты, хотели домой, и их легко было вести цепочкой по тропе. Тем не менее они частенько наталкивались друг на друга, конечно же, втайне надеясь устроить свалку.

Старый самец цапли, который жил и промышлял в зарослях тростника, окаймлявших скалистый выступ правого берега в полумиле от хижины, перед самым нашим появлением перелетал на левый берег. Несколько раз этот верзила хлопал Расти крылом по морде, но стоило мне подойти на пятьдесят футов, как он улетал прочь. Насколько мне нравилось, как красиво, неторопливо и легко он летал, настолько не нравился его хриплый унылый крик, который его подруге несомненно казался прекрасной музыкой.

Пестрый круг наших соседей включал и небольшую стаю канадских гусей, которые почему-то облюбовали правый песчаный берег Отет-Крика там, где он впадает в озеро. Мне думается, что чувство собственного достоинства, присущее этим птицам, абсолютно непоколебимо. Если медведей считать демократами в зверином сообществе наших северных лесов, то гуси были истинными аристократами по своей организованности, сдержанности и чувству клановой гордости. У медвежат хватало интуиции держаться подальше от песчаной отмели, где господствовали гуси.

Гусыни, само тщеславие, чистили перышки и сплетничали, а гусаки вышагивали взад-вперед, как кавалеры перед дамами, хотя брачный сезон и гнездование уже кончились. Стоило какому-нибудь жаворонку или певчему воробью пропеть свою арию с крыши хижины или ближайшей ели, как гуси направлялись к воде и устраивали небольшую регату, как бы напоминая жителям деревьев: «Может, мы и не поем, зато вы не умеете плавать». Взрослые демонстрировали свой снобизм, а гусята в это время, как мне казалось, из озорства, играли в «перепутаницу», потому что, когда мамаши возвращались, на песчаном берегу поднималась суматоха, летели пух и перья, пока вся эта тесная компания выясняла, где чей ребенок, и разбирала своих пуховиков.

Как-то ранним утром на гнездовья прокралась рысь и утащила мамашу большого семейства. Гуси-часовые не сумели отвлечь хищника на себя. Какая-то бессемейная гусыня тут же усыновила сирот и заботилась о них до самого отлета.

Существование у гусей системы часовых еще раз подчеркивает ту глубокую преданность, которая связывает этих доблестных аристократов. Канадский гусь выбирает подругу однажды и на всю жизнь. Если одного из супругов убивают, оставшийся в живых принимает на себя обязанность часового, долг которого заключается в том, чтобы отвлечь на себя и увести прочь охотника, будь то человек или зверь. Часовой обманывает врага, делая вид, что у него сломано крыло, или притворяется медлительным, слабым, бестолковым. Я часто видел, как эти отряды «смертников» сами идут навстречу хищнику в самые критические для стаи минуты, когда грузные птицы отрываются от земли. Часовые всегда отделяются от летящего клина проверить, насколько безопасна местность, а уже потом вожак подает остальным команду спуститься. Понятно, что уровень смертности среди гусей-часовых очень высок.

В окрестностях нашей хижины обитали птицы, питающиеся семенами, — лесные куропатки, фазаны, дубоносы, зяблики. Насекомых истребляли жаворонки, ласточки, оливковые тиранны, иволги, крапивники и множество дятлов. Хищных птиц, кроме ястребов, орлов, сов и зимородков, было мало. Не припомню, чтобы в лесах Британской Колумбии мне встречался канюк. Сороки, вороны, малиновки, сойки и множество мелких неизвестных мне птиц были всеядными.

В любое время года поблизости от крупных и мелких стад и одиночных копытных держались хищники, пожиравшие крупную добычу, — волки, койоты, пумы. За каждым грызуном — зайцем, бобром, сурком, белкой или кроликом — следовали лиса, рысь, росомаха, барсук, норка, ласка и хищные птицы. Некоторые соседи были крайними индивидуалистами, они жили семейными ассоциациями мусорщиков — еноты, скунсы, выдры, черные медведи и гризли. Когда в августе начинался нерест нерки и чинука, большинство хищников переходило на рыбный стол.